История России


ПОЛНЫЙ КУРС ЛЕКЦИЙ ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ.

ПЛАТОНОВ С.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Взгляды науки и русского общества на Петра Великого. -- Положение
московской политики и жизни в конце XVII века. -- Время Петра Великого. --
Время от смерти Петра Великого до вступления на престол Елизаветы. -- Время
Елизаветы Петровны. -- Петр III и переворот 1762 года. -- Время Екатерины
II. -- Время Павла I. -- Время Александра I. -- Время Николая I. -- Краткий
обзор времени императора Александра II великих реформ.

Взгляды науки и русского общества на Петра Великого
В научных трудах очень часто XVIII и XIX вв. представляются особым
периодом в историческом развитии нашей государственной жизни. Этому периоду
усвоено несколько названий: одни зовут его "Императорским", другие
"Петербургским", третьи просто называют это время новой русской историей.
Новую русскую историю обыкновенно начинают с так называемой эпохи
преобразований нашего общественного быта. Главным деятелем этих
преобразований был Петр Великий. Поэтому время его царствования
представляется нашему сознанию той гранью, которая отделяет старую Русь от
преобразованной России. С этой грани нам и должно начать свое изучение
последней и прежде всего, стало быть, познакомиться с сущностью
преобразований и с преобразовательной деятельностью Петра.
Но деятельность Петра до сих пор не имеет в нашем общественном сознании
одной твердо установленной оценки. На преобразования Петра смотрели разно
его современники, смотрим разно и мы, люди XIX и начала XX в. Одни старались
объяснить себе значение реформы для последующей русской жизни, другие
занимались вопросом об отношении этой реформы к явлениям предшествовавшей
эпохи, третьи судили личность и деятельность Петра с нравственной точки
зрения.
Ведению историка подлежат, строго говоря, только две первые категории
мнений, как исторические по своему существу. Знакомясь с ними, мы замечаем,
что эти мнения иногда резко противоречат друг другу. Происходят такие
несогласия от многих причин: во-первых, преобразования Петра, захватывая в
большей или меньшей степени все стороны древнерусской жизни, представляют
собой такой сложный исторический факт, что всестороннее понимание его трудно
дается отдельному уму. Во-вторых, не все мнения о реформах Петра выходят из
одинаковых оснований. В то время как одни исследователи изучают время Петра
с целью достичь объективного исторического вывода о его значении в развитии
народной жизни, другие стремятся в преобразовательной деятельности начала
XVIII в. найти оправдания тех или иных своих воззрений на современные
общественные вопросы. Если первый прием изучения следует назвать научным, то
второму всего приличнее название публицистического. В-третьих, общее
развитие науки русской истории всегда оказывало и будет оказывать влияние на
представления наши о Петре. Чем больше мы будем знать нашу историю, тем
лучше мы будем понимать смысл преобразований. Нет сомнения, что мы находимся
в лучшем положении, чем наши предки, и знаем больше, чем они, но наши
потомки то же скажут и о нас. Мы откинули много прежних исторических
заблуждений, но не имеем права сказать, что знаем прошлое безошибочно --
наши потомки будут знать и больше, и лучше нас.
Но говоря так, я не хочу сказать, что мы не имеем права изучать
исторические явления и обсуждать их. Повинуясь присущему нашему духу
стремлению не только знать факты, но и логически связывать их, мы строим
наши выводы и знаем, что самые наши ошибки облегчат работу последующим
поколениям и помогут им приблизиться к истине, так же как для нас самих
поучительны и труды, и ошибки наших предков.
Не мы первые начали рассуждать о Петре Великом. Его деятельность уже
обсуждали его современники. Их взгляды сменялись взглядами ближайшего
потомства, судившего по преданию, понаслышке; а не поличным впечатлением.
Затем место преданий заняли исторические документы. Петр стал предметом
научного ведения. Каждое поколение несло с собой свое особое мировоззрение и
относилось к Петру по-своему. Для нас очень важно знать, как в различное
время видоизменялось это отношение к Петру нашего общества.
Современники Петра считали его одного причиной и двигателем той
новизны, какую вносили в жизнь его реформы. Эта новизна для одних была
приятна, потому что они видели в ней осуществление своих желаний и симпатий,
для других она была ужасным делом, ибо, как им казалось, подрывались основы
старого быта, освященные старинным московским правоверием. Равнодушного
отношения к реформам не было ни у кого, так как реформы задевали всех. Но не
все одинаково резко выражали свои взгляды. Пылкая, смелая преданность Петру
и его делу отличает многих его помощников; страшная ненависть слышится в
отзывах о Петре у многих поборников старины. Первые доходят до того, что
зовут Петра "земным богом", вторые не страшатся называть его антихристом. И
те, и другие признают в Петре страшную силу и мощь, и ни те, ни другие не
могут спокойно отнестись к нему, потому что находятся под влиянием его
деятельности. И преданный Петру Нартов, двадцать лет ему служивший, и
какой-нибудь изувер-раскольник, ненавидевший Петра всем своим существом,
одинаково поражены Петром и одинаково не способны судить его беспристрастно.
Когда умер Петр и кончилась его реформационная деятельность, когда
преемники, не понимая его, часто останавливали и портили начатое им, дело
Петра не умерло и Россия не могла вернуться в прежнее состояние. Плоды его
деятельности -- внешняя сила России и новый порядок внутри страны -- были на
глазах у каждого, а жгучая вражда недовольных стала воспоминанием. Но многие
сознательно жившие люди и долго спустя после смерти Петра продолжали ему
удивляться не меньше современников. Они жили в созданной им гражданской
обстановке и пользовались культурой, которую он так старательно насаждал.
Все, что они видели вокруг себя в общественной сфере, вело начало от Петра.
О Петре осталось много воспоминаний; о том же, что было до него, стали
забывать. Если Петр внес в Россию свет просвещения и создал ее политическую
силу, то до него, как думали, была "тьма и ничтожество". Так приблизительно
характеризовал допетровскую Русь канцлер граф Головкин, поднося Петру титул
императора в 1721 г. Он выразился еще резче, говоря, что гением Петра мы "из
небытия в бытие произведены". В последующее время эта точка зрения
замечательно привилась: Ломоносов называл Петра "богом", ходячее
стихотворение звало его "светом" России. Петра считали творцом всего, что
находили хорошего вокруг себя. Видя во всех сферах общественной жизни
начинания Петра, его силы преувеличивали до сверхъестественных размеров. Так
было в первой половине XVIII в. Вспомним, что тогда не существовало еще
исторической науки, что возможность просвещения, данная Петром, создала еще
лишь немногих просвещенных людей. Эти немногие люди судили Петра по тому
преданию, какое сохранилось в обществе о времени преобразований.
Но не все, что было в России после Петра, было хорошо. Не всем, по
крайней мере, оставались довольны мыслящие люди XVIII в. Они видели,
например, что усвоение западноевропейской образованности, начатое при Петре,
превращалось часто в простое переименование культурной внешности. Они
видели, что знакомство с Западом с пользой приносило к нам часто и пороки
западноевропейского общества. Далеко не все русские люди оказывались
способными воспринять с Запада здоровые начала его жизни и оставались
грубыми варварами, соединяя, однако, с глубоким невежеством изящную
внешность европейских щеголей. Во всех сатирических журналах второй половины
XVIII в. мы постоянно встречаем нападки на этот разлад внешности и
внутреннего содержания. Раздаются голоса против бестолкового заимствования
западных форм. Вместе с тем развитие исторических знаний позволяет уже людям
XVIII в. оглянуться назад, на допетровское время. И вот многие передовые
люди (князь Щербатов, Болтин, Новиков) темным сторонам своей эпохи
противопоставляют светлые стороны допетровской поры. Они не развенчивают
деятельности Петра, но и не боготворят его личности. Они решаются
критиковать его реформу и находят, что она была односторонней, привила нам
много хорошего со стороны, но отняла от нас много своего хорошего. К такому
выводу они приходят путем изучения прошлого, но это изучение далеко не
спокойно; оно вызвано недостатками настоящего и идеализирует прошлую жизнь.
Однако эта идеализация направлена не против самого Петра, а против некоторых
последствий его реформы. Личность Петра и в конце XVIII в. окружена таким же
ореолом, как и в начале столетия. Императрица Екатерина относится к нему с
глубоким уважением. Находятся люди, посвящающие всю свою жизнь собранию
исторического материала, служащего к прославлению Петра, -- таков купец
Голиков.
Во второй половине XVIII в. зарождается уже наука русской истории. Но
историки того времени или усердно собирают материалы для истории (как
Миллер), или заняты исследованием древнейших эпох русской жизни (Ломоносов,
Байер, Штриттер, Татищев, Щербатов, Шлецер). Петр еще вне пределов их
ведения. Первую научную оценку получает он от Карамзина. Но Карамзин как
историк при надлежит уже XIX веку. Ученый по критическим приемам, художник
по натуре и моралист по мировоззрению, он представлял себе русскую
историческую жизнь как постепенное развитие национально-государственного
могущества. К этому могуществу вел Россию ряд талантливых деятелей. Среди
них Петру принадлежало одно из самых первых мест: но, читая "Историю
государства Российского" в связи с другими историческими трудами Карамзина,
вы замечаете, что Петру как деятелю Карамзин предпочитал другого
исторического деятеля -- Ивана III. Этот последний сделал свое княжество
сильным государством и познакомил Русь с западной Европой безо всякой ломки
и насильственных мер. Петр же насиловал русскую природу и резко ломал старый
быт. Карамзин думал, что можно было бы обойтись и без этого. Своими
взглядами Карамзин стал в некоторую связь с критическими воззрениями на
Петра упомянутых нами людей XVIII в. Так же, как они, он не показал
исторической необходимости петровских реформ, но он уже намекал, что
необходимость реформы чувствовалась и ранее Петра. В XVII в., говорил он,
сознавали, что нужно заимствовать с Запада; "явился Петр" -- и заимствование
стало главным средством реформы. Но почему именно "явился Петр", Карамзин
еще не мог сказать.
В эпоху Карамзина началось уже вполне научное исследование нашей
старины (Карамзину помогали целые кружки ученых людей, умевших не только
собирать, но и исследовать исторический материал). Вместе с тем в первой
половине XIX в. в русском обществе пробуждалась сознательная общественная
жизнь, распространялось философское образование, рождался интерес к нашему
прошлому, желание знать общий ход нашего исторического развития. Не будучи
историком, Пушкин мечтал поработать над историей Петра. Не будучи историком,
Чаадаев принялся размышлять над русской историей и пришел к печальному
выводу, что у нас нет ни истории, ни культуры.
Обращаясь к прошлому, русские образованные люди не имели специальных
исторических знаний и вносили в толкование прошлого те точки зрения, какие
почерпали в занятиях немецкой философией. Германская метафизика XIX в. очень
влияла на русскую образованную молодежь, и особенно метафизическая система
Гегеля. Под влиянием его философии в 30-х и 40-х годах в России образовались
философские кружки, выработавшие цельное мировоззрение и имевшие большое
влияние на умственную жизнь русского общества середины XIX в. В этих кружках
принципы германской философии применялись к явлениям русской жизни и
вырабатывалось, таким образом, историческое миросозерцание. Самостоятельная
мысль этих "людей 40-х годов", отправляясь отданных германской философии,
приходила к своим особым выводам, у разных лиц не одинаковым. Все
последователи Гегеля между прочими философскими положениями выносили из его
учения две мысли, которые в простом изложении выразятся так: первая мысль --
все народы делятся на исторические и неисторические, первые участвуют в
общем мировом прогрессе, вторые стоят вне его и осуждены на вечное духовное
рабство; другая мысль -- высшим выразителем мирового прогресса, его верхней
(последней) ступенью, является германская нация с ее протестантской
церковью. Германско-протестантская цивилизация есть, таким образом,
последнее слово мирового прогресса. Одни из русских последователей Гегеля
вполне разделяли эти воззрения; для них поэтому древняя Русь, не знавшая
западной германской цивилизации и не имевшая своей, была страной
неисторической, лишенной прогресса, осужденной на вечный застой. Эту
"азиатскую страну" (так называл ее Белинский) Петр Великий своей реформой
приобщил к гуманной цивилизации, создал ей возможность прогресса. До Петра у
нас не было истории, не было разумной жизни. Петр дал нам эту жизнь, и
потому его значение бесконечно важно и высоко. Он не мог иметь никакой связи
с предыдущей русской жизнью, ибо действовал совсем противоположно ее
основным началам. Люди, думавшие так, получили название "западников". Они,
как легко заметить, сошлись с теми современниками Петра, которые считали его
земным богом, произведшим Россию из небытия в бытие.
Но не все люди 40-х годов думали так. Некоторые, принимая теорию
мирового прогресса Гегеля, по чувству патриотизма возмущались его мнением,
что германская цивилизация есть последняя ступень прогресса и что славянское
племя есть неисторическое племя. Они не видели причины, почему прогресс
должен остановиться на германцах; из истории они выносили убеждение, что
славянство было далеко от застоя, имело свое историческое развитие, свою
культуру. Эта культура была самостоятельна и отличалась от германской в трех
отношениях: 1) На Западе, у германцев, христианство явилось в форме
католичества и затем протестантства; на Востоке, у славян, -- в форме
православия. 2) Древнеклассическую культуру германцы восприняли из Рима в
форме латинской, славяне -- из Византии в форме греческой. Между той и
другой культурой есть существенные различия. 3) Наконец, государственный быт
в древне-германских государствах сложился путем завоевания, у славян, и у
русских в частности, -- путем мирным; поэтому в основании общественных
отношений на Западе лежит вековая вражда, а у нас ее нет. Самостоятельное
развитие этих трех начал составляло содержание древнерусской жизни. Так
думали некоторые более самостоятельные последователи германской философии,
получившие название "славянофилов". Наибольшего развития самостоятельная
русская жизнь достигла в эпоху Московского государства. Петр нарушил это
развитие. Он своей насильственной реформой внес к нам чуждые, даже
противоположные начала западной германской цивилизации. Он повернул
правильное течение народной жизни на ложную дорогу заимствований. Он не
понимал заветов прошлого, не понимал нашего "национального духа". Чтобы
остаться верным этому национальному духу, мы должны отречься от чуждых
западноевропейских начал и возвратиться к самобытной старине. Тогда,
сознательно развивая национальные наши начала, мы своей цивилизацией можем
сменить германскую и станем в общем мировом развитии выше германцев.
Таковы воззрения славянофилов. Петр, по их мнению, изменил прошлому,
действовал против него. Славянофилы ставили высоко личность Петра,
признавали пользу некоторых его дел, но считали его реформу не национальной
и вредной в самом ее существе. У них, как и у западников, Петр был лишен
всякой внутренней связи с предшествовавшей ему исторической жизнью.
Вы, конечно, уже заметили, что ни одно из рассмотренных нами воззрений
на Петра не было в состоянии указать и объяснить внутреннюю связь его
преобразований с предыдущей историей. Даже Карамзин не шел далее смутного
намека. Эту связь Петра с прошлым уловил чутьем в 40-х годах Погодин, но не
ранее как в 1863 г. он мог высказать об этом свои мысли. Причиной этому был
отчасти недостаток исторического материала, отчасти отсутствие у Погодина
цельного исторического миросозерцания.
Стараясь сыскать это непосредственное преемство, как сами Соловьев и
Кавелин, так и их последователи историки-юристы, обращаясь к изучению
допетровской эпохи, склонны были думать, что Россия в XVII в. дожила до
государственного кризиса. "Древняя русская жизнь, -- говорит Кавелин, --
исчерпала себя вполне. Она развила все начала, которые в ней скрывались, все
типы, в которых непосредственно воплощались эти начала. Она сделала все, что
могла, и, окончив свое призвание, прекратилась". Петр вывел Россию из этого
кризиса на новый путь. По мнению Соловьева, в XVII в. наше государство дошло
до полной несостоятельности, нравственной, экономической и административной,
и могло выйти на правильную дорогу только путем резкой реформы ("История",
т. XIII). Эта реформа пришла с Петром. Так судили о XVII в. и многие другие
исследователи. В обществе распространился взгляд на Московскую Русь как на
страну застоя, не имевшую сил для прогрессивного развития. Эта страна дожила
до полного разложения, надо было крайнее усилие для ее спасения, и оно было
сделано Петром. Таким образом, преобразования Петра представлялись
естественной исторической необходимостью, они были тесно связаны с
предыдущей эпохой, однако только с темными, отрицательными ее сторонами,
только с кризисом старого строя.
Но такое понимание исторического преемства между старой Русью и
реформой в последние десятилетия заменилось другим. Новую точку зрения внес
в науку тот же Соловьев. Необходимо заметить, что его взгляды на реформу
Петра с самого начала его научной деятельности отличались некоторой
двойственностью. В одной из ранних своих статей ("Взгляд на историю
установления государственного порядка в России", 1851 г.), говоря о
критическом положении Московского государства в XVII в., Соловьев не
ограничивается только указанием на явление этого кризиса, но замечает, что
государи XVII в. для удовлетворения новых нужд государства начали ряд
преобразований. "В течение XVII в., -- говорит он, -- явно обозначились
новые потребности государства, и призваны были те же средства для их
удовлетворения, которые были употреблены в XVIII в. в так называемую эпоху
преобразований". Таким образом Петр не только получил от старого порядка
одно сознание необходимости реформ, но имел предшественников в этом деле,
действовал ранее намеченными путями. Словом, он решал старую, не им
поставленную задачу, и решал ранее известным способом. Позднее Соловьев
блистательно развил такой взгляд в своих "Чтениях о Петре Великом" в 1872 г.
Здесь он прямо называет Петра "сыном своего народа", выразителем народных
стремлений. Бросая общий взгляд на весь ход нашей истории, он следит за тем,
как естественно развивалось у наших предков сознание бессилия, как
постепенно делались попытки исправить свое положение, как постоянно
стремились лучшие люди к общению с Западом, как крепло в русском обществе
сознание необходимости перемен. "Народ собрался в дорогу, -- заканчивает он,
-- и ждал вождя"; этот вождь явился в лице Петра Великого.
Высказанный после долгого и пристального изучения фактов, этот взгляд
Соловьева поражает и глубокой внутренней правдой, и мастерством изложения.
Не один Соловьев в 60-х и 70-х годах думал так об историческом значении
реформы (вспомним Погодина), но одному Соловьеву удалось так убедительно и
сильно формулировать свой взгляд. Петр -- подражатель старого движения,
знакомого Древней Руси. В его реформе и направление, и средства не новы --
они даны предшествовавшей эпохой. Нова в его реформе только страшная энергия
Петра, быстрота и резкость преобразовательного движения, беззаветная
преданность идее, бескорыстное служение делу до самозабвения. Ново только
то, что внес в реформу личный гений, личный характер Петра. Такая точка
зрения дала теперь полное историческое содержание мысли об органической
связи реформы Петра с общим ходом русской жизни. Эта мысль, как я указал,
явилась у нас чисто логическим путем, как априорный вывод из общего
исторического созерцания некоторых ученых. В трудах Соловьева этот
исторический вывод получил твердое основание; реформа Петра, так сказать,
конкретно связалась с предыдущими эпохами.
Развивая общее наше историческое сознание, идея Соловьева дала
направление и многим частным историческим исследованиям. Исторические
монографии о XVII в. и времени Петра констатируют теперь связь
преобразований с предыдущими эпохами и в отдельных сферах древнерусской
жизни. В результате таких монографий является всегда одинаковый вывод, что
Петр непосредственно продолжал начинания XVII в. и оставался всегда верен
основным началам нашего государственного быта, как он сложился в XVII в.
Понимание этого века стало иным. Недалеко то время, когда эпоха первых царей
Романовых представлялась временем общего кризиса и разложения, последними
минутами тупого застоя. Теперь представления изменились: XVII век
представляется веком сильного общественного брожения, когда сознавали
потребность перемен, пробовали вводить перемены, спорили о них, искали
нового пути, угадывали, что этот путь в сближении с Западом, и уже тянулись
к Западу. Теперь ясно, что XVII век подготовил почву для реформы и самого
Петра воспитал в идее реформы. Увлекаясь этой точкой зрения, некоторые
исследователи склонны даже преуменьшать значение самого Петра в
преобразованиях его эпохи и представлять эти преобразования как "стихийный"
процесс, в котором сам Петр играл пассивную роль бессознательного фактора. У
П. Н. Милюкова в его трудах о петровской реформе ("Государственное хозяйство
России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра В." и "Очерки по истории
русской культуры") находим ту мысль, что реформа часто "из вторых рук
попадала в сознание преобразователя", бессильного удержать ход дела в своем
распоряжении и даже понять направление событий. Нечего и говорить, что
такого рода взгляд есть крайность, не разделяемая последующими
исследователями преобразований (Н. П. Павлов-Сильванский, "Проекты реформ в
записках современников Петра В.").
Положение московской политики и жизни в конце XVII века
Теперь нам следует уяснить себе, что застал и с чего должен был начать
Петр Великий. Иначе говоря, следует ознакомиться с положением московской
политики и жизни в конце XVII в. Однако общий обзор этого положения завлек
бы нас очень далеко. Не все подробности допетровской эпохи имеют для нас к
тому же одинаковую важность:
мы интересуемся лишь тем, что относится к государствен ной реформе
Петра. Поэтому наш обзор XVII в. мы должны приноровить к таким рубрикам, на
какие мы потом по делим различные факты деятельности Петра. Нетрудно за
метить, что главных сторон его деятельности две: 1) он дал России новое
политическое положение в среде европейских государств и 2) реформировал в
большей или меньшей степени государственное устройство и управление. По этим
рубрикам и рассмотрим кратко факты XVII в.
1) Внешняя политика Москвы до Петра руководилась не случаем, а весьма
древней исторической традицией. Еще в XIII в. создались те обстоятельства,
которые направляли г, течение многих веков и внешние стремления русского
племени и государства, и их внутреннюю организацию. Вначале XIII в. на
восточных берегах Балтийского моря появляются немцы; они теснят литовские
племена, а вместе с тем становятся врагами и для Руси (Псков и Новгород). В
то же время начинается и движение шведов на Русь. Пол влиянием опасности от
немцев племена литовские организуются политически и, соединенные Миндовгом,
выступают на сцену истории как враждебное Руси княжество. Литва подчиняет
себе юго-запад Руси и грозит ее северо-востоку. На юго-востоке в то же время
образуется Золотая Орда, и ее иго начинает тяготеть над северо-восточной
Русью. Таким образом, почти одновременно, с трех сторон великорусское племя
было окружено врагами, действовавшими наступательно. Главной задачей племени
стала поэтому самозащита, борьба не за свободу (она была отнята татарами), а
за историческое существование, за целость племени и религии. Эта борьба
продолжалась сотни лет. Благодаря ей племя должно было принять чисто военную
государственную организацию и постоянно воевать "на три фронта", как
выразился один исследователь.
Эта борьба и направляла всю внешнюю политику Московского государства, с
его начала до конца, до Петра Великого. Можно сказать, что много содержания
эта политика не имела: с ближайшими соседями Москва ведет постоянную
традиционную борьбу, в сношениях же с дальними европейскими странами ищет
увеличения средств для этой борьбы. Ко времени Петра борьба эта привела уже
Русь к громадным политическим успехам, но задача -- достижение полной
безопасности и естественных границ -- еще не была выполнена. По отношению к
различным врагам достигнуты были неодинаковые успехи.
Татары с XIII в. в качестве полных господ владели северовосточной
Русью. Но их отношение к покоренной Руси и явное отсутствие (вопреки мнению
некоторых ученых) сильного непосредственного гнета позволяли Руси крепнуть и
сливаться в одно могущественное государство. Впервые это государство
попробовало восстать на татар на Куликовом поле (1380), и попытка, будучи
удачной, подняла национальное самосознание Руси и содействовала дальнейшему
усилению Москвы. Параллельно этому усилению шло внутреннее разложение Орлы.
Она слабела, и Москве не нужно было второй Куликовской битвы, чтобы
свергнуть иго (1480) Орда распалась, ига не стало: но борьба с татарами за
целость границ и безопасность жителей продолжалась. Вместо одной Орды
появилось несколько, хотя и более слабых, чем прежняя. Москве нужно было их
покорить, чтобы достичь своей безопасности. И пот Иван Грозный покоряет
Казанскую и Астраханскую орды (1552--1556), Его советники желают, чтобы он
покорил и Крымскую. Но ум Грозного понимал, что Москве не сладить с Крымом
(так же думал и талантливый Стефан Баторий, когда стал королем Польши).
Москву от Крыма отделяли труднопроходимые степи; кроме того, Крым был
подчинен сильной тогда Турции, с которой воевать боялись не одна Москва. Вот
почему Крымская Орда жила до конца XVIII в. В XVII в., после Грозного,
Москва вела с Крымом беспрерывную пограничную войну (подробности ее очень
любопытны) и каждое лето готовила войска на южных своих границах для защиты
от татарских набегов. Но кроме оборонительных мер Москва действовала против
Крыма и тем, что все более и более занимала южную степь своими крепостями и
людьми. Она, таким образом, наступала на татар. Развитие казачества на
нижнем Дону в XVI I в. создало для Москвы новую боевую силу; уже в первой
половине XVII в. казаки взяли турецко-татарскую крепость Азов, но не смогли
удержать ее за собой. Присоединение Малороссии еще более подвинуло Москву к
Крыму, и в самом конце XVII в. (1687--1689) московские войска впервые
предпринимают походы на самый Крым. Однако удачи еще не было -- мешала
степь. На этом и остановилась московская политика перед Петром. Стефан
Баторий в XVI в. думал, а казаки в XVII в. делом доказали, что Азов был
слабейшим пунктом татар и турок, их повелителей, на юге нынешней России;
Петр, своими глазами уже видевший неудачный исход походов на Крым князя В.
В. Голицына, направил свои силы не на Крым, а на Азов. Стало быть, Петр
продолжал традиционную политику Москвы. В отношении татар Москва достигла
больших успехов до Петра. Петр же ими воспользовался.
Литва в первые два века своего существования (до смерти Витовта)
энергично наступала на Русь и завладела массой русских земель, отчего и сама
получила характер государства, по населению и культуре более всего русского.
В исходе XIV в. она была династически соединена с Польшей, и результатом
соединения явилось сильное польско-католическое влияние. Протест против него
русско-православного населения повел к внутренней борьбе в Литве. Эта борьба
ослабила Литву, но не устранила польского влияния, которое в XVI в.
восторжествовало: Литва стала нераздельной частью Польши (1569 г.). До
Витовта Москва уступала Литве, а после него вскоре роли переменились:
сильные московские государи Иван III и Василий III начинают отбирать от
Литвы русские области и заявляют притязание на все русские земли, которые
принадлежали Литве. Москва, таким образом, не без успеха перешла в
наступление против Литвы. Но окончательное соединение в XVI в. Литвы с
Польшей поставило против Москвы и Польщу. Соединенным их силам Москва при
Иване Грозном должна была уступить: борьба Ивана против Стефана Батория была
неудачна. Еще хуже для Москвы было время московской смуты начала XVII в.,
когда поляки владели самой Москвой. Но когда их оттуда вытеснили и
Московское государство оправилось от смуты, оно в половине XVII в. (с 1654
г.) начинает старую борьбу за русские, подчиненные Польше земли; царь
Алексей Михайлович принимает в подданство Малороссию, ведет необыкновенно
трудную войну за нее и оканчивает блестящей победой. Ослабевшая Польша и
после царя Алексея продолжает уступать Москве: миром 1686 г. она отдает
Москве навеки то, что временно уступила царю Алексею Михайловичу. Отношения,
созданные этим миром 1686 г., унаследовал Петр; при нем ясно политическое
преобладание России над Польшей, но историческая задача -- освобождение от
Польши русских земель -- не закончена ни до него, ни при нем. Она передана
XVIII веку.
Ливония не выдержала войны и распалась, часть ее отдалась Польше, часть
Швеции. Иван Грозный не мог вынести борьбы с этими державами и потерял не
только завоевания, но и свои города (1582-- 1583). Эти города вернул Борис
Годунов, но в смутное время они снова были заняты шведами и, по договору со
шведами 1617 г., Московское государство было совершенно отрезано от
Балтийского моря. Этим, как сказано выше, гордился король Густав Адольф. В
XVII в. сперва слабая, а потом занятая войнами с Польшей Русь не могла
сделать решительного шага к Балтийскому морю. Однако мысль о необходимости
этого шага не умирала, а была передана Петру, который и воплотил ее в дело.
В этом отношении Петр считал себя прямым преемником Грозного.
2. В государственное устройство и управление XVII в. Петр, по
общепринятому мнению, внес своей деятельностью существенные изменения. При
ознакомлении с особенностями этого устройства до Петра вы выносите
представление о Московском государстве как о таком, в котором единодержавная
власть государя достигла неограниченной полноты прав. Группируя все отрасли
управления непосредственно вокруг себя, эта власть создала весьма сильную
централизацию управления, возлагая все важнейшие его функции на московские
учреждения (приказы и думу Боярскую). Однако при такой централизации
управление не было приведено в стройную систему прочных учреждений и не
совершалось на основании каких-либо неизменных законоположений. Применяясь к
удобствам чисто случайным и внешним, государи управляли Московским
государством по так называемой "системе поручений". Они передавали
какой-либо круг дел непосредственно в ведение доверенного лица; смотря по
своим способностям, это лицо могло совместить под своей властью несколько
ведомств Самое ведомство создавалось случайно:
в одном ведомстве сталкивались самые разнородные дела, с другой
стороны, разные ведомства, друг другу не подчиненные, ведали один и тот же
предмет управления. Такое смешение ведомств сложилось исторически и было
обусловлено именно этой системой поручений. Не будучи связаны в стройную
систему, все ведомства очень легко поддавались изменениям и часто их
вызывали (очерк московского управления см. у Владимирского-Буданова "Обзор
истории русского права" и у А. Д. Градовского "Высшая администрация в России
и генерал-прокуроры"). Строгого разграничения функций не было и в отношениях
церкви и государства: государственная власть часто действовала в сфере
церковного управления как помощница иерархии; в свою очередь, церковная
администрация ведала некоторые разряды светских лиц, а церковный суд часто
ведал дела светского характера. Однако такая путаница ведомств и отсутствие
цельных и прочных учреждений не может считаться признаком государственного
разложения:
"Система централизационная может обойтись без прочных институтов; она
может, подобно Москве, держаться системой поручений. В государственном
управлении не будет единства, контроля, отношения будут запутаны, но она
будет существовать, сильная своей близостью к верховной власти" (А. Д.
Градовский, "Высш. адм. в России", 14).
Рядом с верховной властью до второй половины XVII в. стояли Земские
соборы, являвшие собой совет представителей всей земли. Исторические условия
русской жизни ставили государственную власть в XVII в. в тесное единение с
представителями земщины. Патриархальный оттенок государственного строя,
сохранявшийся в XVII в., лишает возможности точно определить юридический
характер наших представительных собраний: они одинаково далеки и от
ограничительных, и от совещательных собраний на Западе. Авторитет их
постановлений вполне сливался с авторитетом верховной власти; их
постановления в безгосударное время (начало XVII в.) имели силу закона, а
при государях получали такую силу согласием государя. Необходимо только
заметить, что название Земских соборов "общеземскими" или "всесословными" не
всегда точно: они и составом, и деятельностью не отражали в себе всех
классов общества. Крестьянство бывало на них чрезвычайно редким гостем,
податные классы представлялись менее полно, чем высшие служилые.
Деятельность соборов никогда не преследовала узких сословных интересов и не
была эгоистична, но силой исторических обстоятельств приводила к лучшему
обеспечению интересов средних слоев общества (дворян и посадских), которые
составляли в тот момент главную политическую силу страны. Соборы
прекратились задолго до Петра (с 1653 г. их не видно; в 1682 г. были две
сословных комиссии земских представителей, но они не соединились в собор).
Стало быть, нельзя причины их прекращения видеть в Петре, как это делают
некоторые писатели.
Земские соборы были случайным, экстренным органом, помогавшим верховной
власти в деле управления. Таким же, но постоянным органом была Боярская
дума. Историки этого учреждения отмечают несколько моментов в историческом
развитии Боярской думы. В XV и XVI вв., как доказывает В. О. Ключевский,
дума стала оплотом политических притязаний, возникших в московском боярстве
в то время, когда в это боярство вошла масса удельных князей, перешедших на
службу к московскому князю. Эти князья полагали, что в силу своего
происхождения и прежних прав самостоятельной власти они могут
соправительствовать с московскими государями. Однако эти последние не стояли
на такой точке зрения и понимали служилых князей, как своих простых слуг.
Вследствие этого между боярством и московскими государями произошел в XVI в.
ряд недоразумений, завершившихся казнями Ивана Грозного. Однако и при
Грозном боярство составляло строго аристократический класс, наполнявший думу
почти исключительно своими членами. Но вследствие гонения Ивана IV и
последующего смутного времени княжеское боярство вымерло (Мстиславские,
Шуйские, Бельские и др.), частью же обеднело и сошло в низшие слои
придворной знати (Хованские, отчасти Голицыны, Ростовские и др.). Вместе с
тем стали по личным заслугам и качествам возвышаться и неродовитые люди. В
XVII в., таким образом, правящий класс стал более демократическим. И дума
Боярская в это время не наполнена только родовитейшими людьми, но состоит,
по выражению Ключевского, "из старших членов боярских фамилий и из
выслужившихся приказных дельцов". В XVI в. дума была политическим органом
притязательного боярства, в XVII в. она стала главным правительственным
учреждением, простым советом государя. Этот боярский совет ведал все стороны
государственной жизни: вырабатывал законодательные формы, являлся высшей
инстанцией судебной и центральным административным учреждением, наконец,
ведал все дипломатические сношения. В XVII в. судебная деятельность думы
была сосредоточена в особой думской комиссии, которая носила название
Расправной палаты и состояла из членов думы. Кроме этой палаты, других
постоянных комиссий или департаментов дума не имела, а все дела решала в
общих заседаниях. Как ни изменялся сословный состав думы в XVI и XVII вв.,
ее чиновный состав был неизменен. Члены думы делились на два разряда лиц:
более аристократический, или боярство, и более демократический, или думных
людей. Боярство делилось на два чина -- бояр и окольничьих, думные люди тоже
на два
-- думных дворян и думных дьяков. Эти четыре чина были высшими чинами
Московского государства. С таким составом и характером деятельности дума
дожила до времени Петра и действовала как главная пружина управления еще в
первые годы его царствования.
Думе были подчинены органы центрального управления
-- приказы. Число их не было постоянным (от 40 до 50), системы в
распределении ведомств не соблюдалось, поэтому однородные дела ведались
различными приказами, и редкие приказы простирали свою деятельность на все
государство. Ведомство каждого приказа создавалось довольно случайно
вследствие исторически создавшейся потребности в новом органе. В основании
ведомства приказа полагались поэтому разнообразные предметы управления. Одни
приказы ведали во всех отношениях известную местность государства (Сибирский
приказ, Костромская четь и др.); другие ведали известный разряд лиц (Приказ
холопий -- холопов, Стрелецкий -- стрелецкое войско и т. д.); третьи,
наконец, заведовали определенным родом дел (Разбойный -- уголовной юстицией,
приказ Большой казны -- финансами, Разрядный -- военными делами, Посольский
-- дипломатическими сношениями и т. д.). Рядом с крупными приказами (вроде
упомянутых) стояли мелкие, вроде Аптекарского -- ведавшего
придворно-медицинскую часть, Каменного -- наблюдавшего за каменными
постройками. Наконец, одинаковым устройством с приказами пользовались те
дворцовые учреждения, которые носили характер домашних хозяйственных контор
государевой семьи (мастерские палаты, панихидный приказ). Вся эта масса
разнородных спутанных приказов тяготила уже в XVII в. московское
правительство. Оно стремилось упорядочить и упростить свое центральное
управление и достигало этого отчасти двумя путями: соединением однородных
приказов и подчинением нескольких мелких одному крупному. При этих
соединениях отдельные приказы, однако, сохранили свою особую внутреннюю
организацию, и соединение имело, таким образом, внешний характер.
Организация всех приказов была приблизительно одинакова. Они состояли из
присутствия и канцелярии. Присутствие состояло из начальника приказа (часто
члена думы) и "товарищей". Они назывались судьями и были подчиненными по
отношению к начальнику, поэтому, будучи по форме коллегиальным, приказное
присутствие на деле таковым не было:
дела решались не большинством присутствующих, а по усмотрению старшего.
В мелких приказах не было и коллегиальной формы: дела ведал один начальник,
без товарища. Канцелярия состояла из подьячих под начальством дьяков;
численность и тех и других зависела от размеров приказной деятельности.
В зависимости от приказов была вся волостная администрация. В XVII в.
выработался, наконец, в Московском государстве однообразный тип местного
управления -- воеводское управление. В городах и их уездах назначаемые из
московских приказов (почему местное управление и называлось приказным)
воеводы совмещали в своем лице и военную, и гражданскую власть. Они
являлись, как гражданская власть, и администраторами, и судьями. Все стороны
местной жизни подлежали их ведению.
Дворянство допетровской эпохи представляется обыкновенно как класс лиц,
обязанных государству личной (по преимуществу, военной) службой и
обеспеченных за это государственной землей в виде больших или малых
поместий. Земельное хозяйство дворянина было построено на труде за висимых
от него крестьян. Находясь в такой политической и экономической обстановке,
дворянство в XVII в. достигает ряда улучшений в своем быте. С одной стороны,
с вымиранием и упадком старого боярства верхним слоям дворянства открывается
доступ к высшим государственным должностям. Во второй половине XVII в.
многие первостепенные правительственные лица выходят из рядов простого
дворянства (Ордин-Нащокин). С другой стороны, экономическое положение
дворянства лучше обеспечивается: законодательным путем крестьянство
окончательно прикрепляется к земле и лицу землевладельца. (Уложением
крестьяне прикрепляются окончательно к земле; в 60-х годах XVII в. побег
крестьянина считается преступлением и за него назначается законная кара, а
практика в течение всего XVII века развивает обычай, показывающий, что
крестьянин прикреплен не только к земле, но и к лицу владельца; этот обычай
-- продажа крестьян без земли). Вместе с тем права дворян на поместья
постоянно растут, расширяется право распоряжения поместьем, поместье
делается наследственным владением и очень сближается с наследственной
собственностью дворян -- вотчиной. Наконец, военная служба перестает быть
исключительно повинностью дворян, образуется солдатское войско (рейтарские,
драгунские и солдатские полки), состоящие из иностранцев и русских людей
низших классов, в этом войске дворяне являются офицерами, и этим войском
часто заменяются дворянские ополчения. Петр Великий уже застает дворянство в
качестве высшего класса русского общества, из которого выходит весь состав
высшей и низшей администрации. Прежний же высший класс -- боярство -- не
дожил до Петра в старом родовитом составе и правительственном значении.
Городское население, в качестве особого замкнутого общественного
класса, было сформировано только Уложением. Состоя из торговых и
промышленных людей, этот класс возбуждал правительственные заботы во второй
половине XVII в. Правительство старалось о развитии русской торговли и
промыслов. Идеи меркантилизма, господствовавшие в то время на Западе,
появились у нас: Ордин-Нащокин без сомнения был знаком с ними, и это
отразилось в Новоторговом уставе 1667 г., который, заключая в себе
законодательство о торговле и торговом классе, выказывал высокое понятие о
торговле как факторе общественного благосостояния. Но развитию русской
внешней торговли мешало отсутствие собственных гаваней, удобных сухопутных
дорог и конкуренция иностранных купцов, которой не могли выдерживать
русские. Промышленность же и внутренняя торговля в русских городах не могла
развиваться успешно, потому что главные потребители -- достаточные
дворянские классы -- или группировались в центре государства, в Москве, или
были рассеяны по своим усадьбам и там сами производили все необходимое
трудом и умением своих крестьян и холопов. Поэтому городская жизнь не могла
быть развита, городское население не могло быть многочисленно. Только на
севере государства (на Волге и на дороге к Архангельскому порту) встречаем
богатые города как исключение.
Крестьянство, как уже было сказано, к концу XVII в. стало в полную
зависимость от лица землевладельца. По отношению к последним оно мало чем
отличалось от холопов в смысле подчиненности, но государство продолжало
видеть в крестьянах общественный класс и облагало их податью. В то же время
государство стремилось и холопов ввести в государственное тягло и на
некоторые их разряды налагало государственные платежи. А владельцы холопов
стали устраивать своих холопов на пашне и давали им во владение дворы. На
деле в конце XVII в. и крестьяне владельческие, и холопы представляли из
себя зависимость землевладельцев, обложенных государственной податью.
Разница была только в юридической форме зависимости тех и других от их
владельцев. Так, еще до Петра произошло полное сближение крестьянства с
холопством. Но крестьяне, жившие на дворцовых (государевых) и черных
(государственных) землях, были далеки от такого сближения:
они составляли класс полноправных граждан, хотя и у них каждый был
прикреплен к своей общине.

Время Петра Великого
Детство и отрочество Петра (1672-1689)
Первые годы. Изучение первых лет жизни Петра имеет большую важность в
том отношении, что позволяет нам понять, в какой обстановке развивался его
характер, какие впечатления вынес Петр из своего детства, как шла его
умственная жизнь, какое отношение сложилось в нем к среде, его воспитавшей.
Существует мнение, что бурное детство было причиной всех дальнейших
резкостей в поведении Петра и вызвало в нем жгучее озлобление против
старины, стоявшей помехой на его дороге. Далее мы увидим, что в этом мнении
много правды. Сам Петр иногда с горечью отзывался о своих детских годах.
Петр был младшим сыном царя Алексея Михайловича. Царь Алексей был женат
два раза: в первый раз на Марье Ильиничне Милославской (1648--1669), во
второй -- на Наталье Кирилловне Нарышкиной (с 1671 г.). От первого брака у
него было 13 детей. Многие из них умерли еще при жизни отца, и из сыновей
только Федор и Иван его пережили. Оба они были болезненными: у Федора была
цинга, Иван страдал глазами, заикался, был слаб телом и рассудком. Быть
может, мысль остаться без наследников побудила царя Алексея спешить вторым
браком. Свою вторую жену Наталью Кирилловну царь встретил в доме Артамона
Сергеевича Матвеева, где она росла и воспитывалась в обстановке
реформационной. Увлекшись красивой и умной девушкой, царь обещал найти ей
жениха и скоро сам присватался к ней. В 1672 г. 30 мая у них родился крепкий
и здоровый мальчик, нареченный Петром. Рождение его окружено роем легенд,
неизвестно когда развившихся. Говорили, что Симеон Полоцкий предсказывал еще
до рождения Петра его великую будущность; что юродивый заранее определил,
сколько он проживет; что в церкви дьякон, не зная еще о рождении Петра, в
минуту его рождения возгласил о его здравии и т.д.
Царь Алексей был очень рад рождению сына. Рады были и родственники его
молодой жены, Матвеев и семья Нарышкиных. Незнатные до тех пор дворяне (про
Наталью Кирилловну ее враги говорили, что прежде, чем стать царицей, она "в
лаптях ходила"), Нарышкины с женитьбой царя приблизились ко двору и стали
играть немалую роль в придворной жизни. Их возвышение было враждебно
встречено родственниками царя по первой его жене -- Милославскими. Рождение
Петра увеличило эту вражду первой и второй семей царя и сообщило ей новый
характер. Для Милославских рождение Петра не могло быть праздником, и вот
почему: хотя наследником престола всегда считался, а с 1674 г. официально
был объявлен царевич Федор, тем не менее при болезненности его и Ивана Петр
мог иметь надежду на престол. Если бы царствовал Федор или Иван,
политическое влияние всецело принадлежало бы их родне -- Милославским; если
бы престол перешел к Петру, опека над ним и влияние надела принадлежали бы
матери Петра и Нарышкиным. Благодаря такому положению обстоятельств с
рождением Петра семейный разлад Милославских и Нарышкиных терял узкий
семейный характер и получил более широкое политическое значение.
Отсутствие родственной любви и неприязнь между Милославскими и
Нарышкиными существовала и при жизни царя Алексея; но он сдерживал эту
неприязнь своим личным авторитетом, хотя уверенно можно сказать, что и его
авторитет не мог примирить враждующие стороны. При полной противоположности
интересов родня царя расходилась и взглядами, и воспитанием. Старшие дети
царя (особенно Федор и четвертая дочь Софья) получили блестящее по тому
времени воспитание под руководством С. Полоцкого. В этом воспитании силен
был элемент церковный, действовало польское влияние, заметное на
южно-русских монахах. Напротив, Нарышкина вышла из такой среды (Матвеевы),
которая при отсутствии богословского направления впитала в себя влияние
западноевропейской культуры. Это различие направлений могло только усиливать
вражду. Столкновение было неизбежно.
В январе 1676 г. умер царь Алексей. Ему было только 47 лет; его ранней
смерти нельзя было предусмотреть. Поэтому обе семейные партии были
застигнуты катастрофой врасплох. На престол вступил 14-летний Федор, но дела
некоторое время оставались в руках Матвеева: царствовал представитель одной
семейной партии, управлял представитель другой. Так случилось потому, что в
последние годы царя Алексея родственники его второй жены были ближе к царю и
делам, чем Милославские. Однако скоро Милославские взяли верх; интригами
способнейшего из Милославских, Ивана Михайловича, и влиятельного боярина
Богдана Матвеевича Хитрово Матвеев был удален в далекую ссылку (Пустозерск).
Делами завладели Милославские; но при дворе кроме Милославских и Нарышкиных
образовалась третья партия. Под руководством старых бояр Хитрово и Юрия
Алексеевича Долгорукого некоторые лица с боярином Иваном Максимовичем
Языковым во главе завладели симпатией царя Федора и отстранили от него все
другие влияния. Потеряв надежду видеть потомство у царя и понимая
приближение господства (в случае смерти Федора) или Нарышкиных, или
Милославских, партия Языкова впоследствии стала искать сближения с
Нарышкиными. Вот почему в конце царствования Федора был возвращен из ссылки
Матвеев. Вот почему, когда умер Федор (27 апреля 1682 г.), восторжествовали
Нарышкины, а не Милославские. Сложная игра придворных партий, соединившая
интересы стороны Языкова со стороной Нарышкиных, повела к тому, что помимо
старшего, больного и неспособного Ивана царем был избран младший брат,
царевич Петр.
После смерти Федора царя приходилось избирать, потому что не было
законом установленного престолонаследия. По действовавшему обычаю отцу
наследовал сын, но у Федора не было детей. В давно прошедших веках,
случалось, наследовали и брат брату (сыновья Ивана Калиты), но это была уже
ветхая, потерявшая обязательную силу старина, на ней трудно было основать
права Ивана. Патриарх Иоаким, Языков с прочим боярством и Нарышкины хотели
Петра. Десятилетний здоровый Петр и в самом деле своей личностью
представлялся более способным занять престол, чем полумертвый и тоже
малолетний Иван (ему было 14 лет). Петр был избран в цари. Но обычаем была в
Московском государстве узаконена форма царского избрания -- посредством
Земского собора. Собором избрали Бориса Годунова и Михаила Федоровича, за
отсутствие собора упрекали царя В. И. Шуйского его современники. В данном
случае, при избрании Петра, к созыву собора не прибегли. Решили дело
патриарх с Боярской думой, после того как толпа народа (московское вече,
если уместно это архаическое выражение) криком решила, что желает в цари
Петра. Такая форма избрания мало давала гарантий для будущего, тем более что
время было очень смутное. Милославские не могли помириться с неудачей, их
сторонники открыто кричали на площади в пользу Ивана, а не Петра;
не все стрельцы с одинаковой охотой присягали Петру; во дворце боялись
резких партийных столкновений, бояре носили кольчуги под одеждой.
Тем не менее Петр стал царем. Опека над ним, по московскому обычаю,
принадлежала его матери. Царица Наталья Кирилловна стала центром
правительства. Но подле нее не было искренно преданных помощников и
руководителей: Матвеев еще не вернулся в Москву из ссылки, братья царицы не
отличались необходимыми для правления способностями и опытом. Таким образом,
новое правительство было слабо. Этим и воспользовалась сторона Милославских,
среди которых было много выдающихся лиц.
Главным представителем этой партии была царевна Софья, ученица Симеона
Полоцкого, личность безусловно умная и энергичная, которой душно было в
тесной полумонашеской обстановке, окружавшей московских царевен; образование
расширило ее умственный кругозор, выработало в ней широкие запросы жизни, а
отсутствие стесняющего внешнего авторитета родительской власти позволило
Софье искать ответы на эти вопросы вне терема. Она тесной сердечной связью
сблизилась с замечательнейшей личностью того времени, князем В. В.
Голицыным, и вмешивалась в общественную жизнь. Кровными узами привязанная к
дворцовой партии Милославских, Софья прониклась ее интересами. Как сильная и
страстная натура, она лучше и сильнее всех чувствовала эти интересы и стала
руководительницей этой партии. Противники (т.е. Нарышкины, и более всех
Наталья Кирилловна) были ей ненавистны, как обидчики ее и ее родных. В то же
время очень развитое честолюбие Софьи показывало ей возможность в случае
воцарения Ивана стать во главе государства опекуншей неспособного брата,
заменить ему мать, управлять государством. С воцарением Петра место это было
занято Натальей Кирилловной, которая видела, конечно, в Софье свою
соперницу; отсюда взаимная ненависть мачехи и падчерицы. Кроме Софьи у
Милославских был другой способный человек, И. М. Милославский, падкий на
интригу, изворотливый и лишенный твердых нравственных понятий. За Иваном
Милославским стоял родовитый князь И. А. Хованский, который не столько
дружил с Милославскими, сколько не любил их противников. Но Хованский и
Голицын не были деятельными участниками той политической интриги, которая
была ведена в мае 1682 г. преимущественно Софьей и Милославскими против
Нарышкиных.
В последние дни царя Федора и в первые дни царствования Петра
московские стрельцы пришли в некоторое движение. Стрелецкое войско было
сформировано в полки, носившие название по фамилиям полковников. Жило оно
отдельно от прочего населения Москвы, в особых "стрелецких слободах" в
разных частях города. И сами стрельцы, и их семьи помимо службы занимались
промыслами и мелкой торговлей. Поэтому стрельцы, имея военную организацию, в
то же время не были замкнуто живущим военным сословием, а сохраняли живые
связи с остальным московским населением. В начале 1682 г. главным
начальником стрелецкого войска был князь Юрий Алексеевич Долгорукий,
"развалина от старости и паралича", как характеризует его С. М. Соловьев. Он
не мог поддержать должной дисциплины. Полковники стрелецкие начали
притеснять стрельцов, стрельцы на злоупотребления властью отвечали
нарушением порядка. В грубой форме заявляют они протест против притеснений,
подавая с ругательствами челобитья на начальников и употребляя силу для
освобождения наказанных товарищей. Это движение началось еще при Федоре, а
при новом правительстве выразилось довольно резко: сразу от 16 полков подана
была во дворец челобитная на полковников с угрозой, если не накажут
полковников, расправиться с ними самосудом. Правительство Натальи Кирилловны
сделало промах: вместо спокойного расследования дела оно с испуга уступило
стрельцам и, уволив полковников, взыскало с них все денежные к ним претензии
стрельцов. Уступка разнуздала стрельцов окончательно, дисциплины не стало,
самосудом расправлялись они со всеми неприятными им начальниками. Полный
беспорядок царил в слободах. С переменой правительства стрельцы
почувствовали, что они -- сила, которой боятся даже во дворце.
Всеми этими обстоятельствами воспользовалась партия Милославских, чтобы
направить движение в свою пользу, сообщить ему политический характер,
которого оно до сих пор не имело. Через преданных себе стрельцов эта партия
постаралась возбудить неудовольствие полков против правительства Петра,
перенести их внимание от своих стрелецких дел на политическое положение.
Стрельцы усердно рассказывали, что за малолетним Петром стоят бояре
"изменники", которые не хотят ему добра и государством управляют в свою
пользу, а другим во вред; эти изменники злоумышляют на царскую семью, т.е.
на царя Ивана и на Милославских. Стрельцы верили всем этим слухам и главными
изменниками считали (конечно, по наущению Милославских) Матвеева, Нарышкиных
и Языкова. Они явно грозили "свернуть шею" этим лицам и готовы были стать за
царя и за благополучие царской семьи. Милославским, таким образом, удалось
настроить стрельцов против своих политических противников. Между стрельцами
был распространен список изменников, которых следовало истребить, но
Милославские ждали еще приезда в Москву опаснейшего своего противника
Матвеева, чтобы истребить и его, и потому удерживали стрельцов от
решительных действий. Матвеев приехал 11 мая и хотя был предупрежден о
волнениях стрельцов, но не придал им большого значения и не принял
предосторожностей.
15 мая произошел так называемый стрелецкий бунт. Милославские дали
знать утром этого дня в стрелецкие слободы, что изменники задушили царя
Ивана. Стрельцов звал и в Кремль. В боевом порядке выступили стрелецкие
полки в Кремль, успели занять кремлевские ворота, прекратили сношения Кремля
с остальным городом и подошли ко дворцу. Во дворце собрались, услыша о
приближении стрельцов, бояре, бывшие в Кремле, и патриарх. Из криков
стрельцов они знали, зачем явилось стрелецкое войско, знали, что они считали
царя Ивана убитым. Поэтому на дворцовом совете было решено показать
стрельцам и Ивана, и Петра, чтобы сразу убедить их в полном отсутствии
всякой измены и смуты во дворце. Царица Наталья вывела обоих братьев на
Красное крыльцо, и стрельцы, вступив на разговор с самим Иваном, услышали от
него, что "его никто не изводит, и жаловаться ему не на кого". Эти слова
показали стрельцам, что они жертва чьего-то обмана, что изменников нет и
истреблять некого. Старик Матвеев умелой и сдержанной речью успел успокоить
стрельцов настолько, что они хотели разойтись. Но Михаил Юрьевич Долгорукий
испортил дело. Будучи, после отца своего Юрия, вторым начальником
Стрелецкого приказа и думая, что теперь стрельцы смирились совсем, он
отнесся к толпе с бранью и грубо приказывал ей расходиться. Стрельцы,
рассердясь и подстрекаемые людьми из партии Милослав-ских, бросились на
него, убили его и, опьяненные первым убийством, бросились во дворец искать
других "изменников". Матвеева они схватили на глазах царицы Натальи и Петра
(некоторые рассказывали, что даже выхватили из их рук) и рассекли на части;
за Матвеевым были схвачены и убиты бояре князь Ромодановский, Аф. Кир.
Нарышкин и другие лица. Особенно искали стрельцы ненавистного Милославским
Ив. Кир. Нарышкина, способнейшего брата царицы, но не нашли, хотя обыскали
весь дворец. Убийства совершались и вне дворца. В своем доме был убит князь
Юрий Долгорукий. На улице схвачен и потом убит Ив. Макс. Языков,
представитель третьей дворцовой партии. Над трупами убитых стрельцы ругались
до позднего вечера и, оставив караул в Кремле, разошлись по домам.
16 мая возобновились сцены убийства. Стрельцы истребили всех тех, кого
сторона Милославских считала изменниками. Но желаемого Ив. Кир. Нарышкина не
нашли и в этот день -- он искусно прятался во дворце. 17 мая утром стрельцы
настоятельно потребовали его выдачи, как последнего уцелевшего изменника.
Чтобы прекратить мятеж, во дворце нашли необходимым выдать Ивана
Кирилловича. Он причастился и предался стрельцам, его пытали и убили. Этим
окончился мятеж.
Петр и его мать были потрясены смертью родных, ужасами резни, которая
совершалась на их глазах, и оскорблениями, которые получали они от грубых
стрельцов. Около них не осталось ни одного помощника и советника: все их
сторонники были истреблены, а уцелевшие попрятались. У Милославских, таким
образом, исчезли их политические противники. Хозяевами дел становились
теперь они, Милославские;
представительницей власти стала Софья, потому что Наталья Кирилловна
удалилась от дел. В те дни ее грозили даже "выгнать из дворца". Вступление
во власть со стороны Милославских выразилось тотчас же после бунта тем, что
места, занятые прежде в высшей московской администрации людьми, близкими к
Нарышкиным, еще до окончания бунта перешли к сторонникам Софьи. Князь В. В.
Голицын получил начальство над Посольским приказом; князь Ив. Андр.
Хованский с сыном Андреем стали начальниками Стрелецкого приказа (т.е. всех
стрелецких войск). Иноземский и Рейтарский приказы подчинены были Ив. Мих.
Милославскому.
Но, завладев фактически властью, уничтожив одних и устранив отдел
других своих врагов, Софья и ее сторонники не заручились еще никаким
юридическим основанием своего господствующего положения. Таким юридическим
основанием могло быть воцарение царя Ивана и передача опеки над ним
какому-нибудь лицу его семьи. Этого Софья достигла помощью тех же стрельцов.
Конечно, по наущению ее сторонников, стрельцы били челом о том, чтобы
царствовал не один Петр, а оба брата. Боярская дума и высшее духовенство,
боясь повторения стрелецкого бунта, 26 мая провозгласили первым царем Ивана,
а Петра -- вторым. Немедленно затем стрельцы били челом о том, чтобы
правление поручено было, по молодости царей, Софье. 29 мая Софья согласилась
править. Мятежных, но верных ей стрельцов Софья угощала во дворце. Таким
образом, партия Софьи достигла официального признания своего политического
главенства.
Однако все население Москвы и сами стрельцы сознавали, что стрелецкое
движение, хотя и вознаграждалось правительством, было все-таки незаконным
делом, бунтом. Сами стрельцы поэтому боялись наказания в будущем, когда
правительство усилится и найдет помимо них опору в обществе и внешнюю силу.
Стараясь избежать этого, стрельцы требуют гарантий своей безопасности,
официального признания своей правоты. Правительство не отказывает и в этом.
Оно признает, что стрельцы не бунтовали, а только искореняли измену. Такое
признание и было засвидетельствовано всенародно в виде особых надписей на
каменном столбе, который стрельцы соорудили на Красной площади в память
майских событий.
Постройка такого памятника, прославлявшего мятежные подвиги, еще более
показала народу, что положение дел в Москве ненормально и что стрельцы, до
поры до времени, единственная сила, внушающая боязнь даже дворцу. Этой
грозной силой задумали воспользоваться некоторые расколоучители. Находясь
под церковным проклятием (церковный собор 1666--1667 г. изрек анафему на
раскольников), раскольники задумали избавиться от проклятия и восстановить
"старое благочестие" в русской церкви тем же путем, каким Милославские
достигли власти, т.е. [с] помощью стрельцов. Расколоучители повели в
стрелецких слободах деятельную и успешную агитацию для этой цели.
Результатом ее было новое волнение значительной части только что
успокоившихся стрельцов. Через своего начальника И. Д. Хованского стрельцы
требовали пересмотра вероисповедного вопроса. Хованский, несколько
сочувствовавший раскольникам, дал ход этому требованию, и правительство,
опасаясь отказом раздражить стрельцов, назначило на 5 июля в Грановитой
палате дворца диспут между православной иерархией и расколоучителями. Этот
диспут вызвал уличные беспорядки, на самом диспуте спорили долго и благодаря
отсутствию определенного плана прений не пришли ни к какому результату. Тем
не менее раскольники провозгласили победу. Масса московского населения, с
напряженным вниманием ожидавшая исхода диспута, была введена в немалый
соблазн рядом скандалов и отсутствием твердой власти, не смогшей поддержать
порядка, и неизвестностью -- где же церковная истина? Правительство же было
смущено тем, что в этот день ясно увидело, как ненадежно стрелецкое войско;
стрельцы оскорбляли Софью, когда она вмешивалась в диспут, поддерживали
раскольников ("променяли государство на шестерых чернецов", как выразилась
Софья) и слушались обожаемого ими Хованского гораздо более, чем повиновались
правительству. После диспута у Софьи стало две заботы: лишить раскольников
стрелецкой поддержки и обуздать Хованского. который мог злоупотреблять
привязанностью стрельцов. Первого Софья скоро достигла. Увещаниями и
подачками она склонила стрельцов отстать от расколоучителей. Одного из них
казнила (Никиту Пустосвята), других сослала. Не так легко было свести счеты
с Хованским.
Так кончилось смутное время, тянувшееся с мая по октябрь 1682 г. В
начале ноября двор возвратился в Москву;
Чем больше становился Петр, тем хуже складывалась окружающая его
обстановка. При отце любимый и ласкаемый, Петр при Федоре вместе с матерью
разделял ее опалу. Хотя Федор его и любил, но борьба придворных партий
отстраняла его и его мать от царя. Начиная понимать разговоры окружающих,
Петр узнал от них, конечно, о семейной вражде, о гонениях на его мать и на
близких ей людей. Он учился не любить Милославских, видел в них врагов и
притеснителей. Десяти лет избранный царем, он в 1682 г. пережил ряд тяжелых
минут. Он видел бунт стрельцов; старика Матвеева, говорят, стрельцы вырвали
из его рук; дядя Иван Нарышкин был им выдан на его глазах; он видел реки
крови; его матери и ему самому грозила опасность ежеминутной смерти. Петр
так был потрясен "майскими днями" 1682 г., что от испуга у него явились и
остались на всю жизнь конвульсивные движения головы и лица ("sa tete branle
continuellement, bien qu'il ne soit age que de vingt ans",
-- пишет о нем видевший его современник). Чувство неприязни к
Милославским, воспитанное уже раньше, перешло в ненависть, когда Петр узнал,
сколь они виноваты в стрелецких движениях. С ненавистью относился он и к
стрельцам, называя их "семенем Ивана Михайловича" (т.е. Милославского),
потому что с представлением о стрельцах у него соединялось воспоминание об
их бунтах 1682 г.
Так неспокойно кончилось детство Петра. В нем -- начало его военных
забав, в нем -- тяжелые, даже ужасные минуты, повлиявшие на всю жизнь Петра.
В детстве Петра, наконец, нет начатков правильного образования: его учат
"грамоте", прочие сведения приходят случайно, усваиваются мимоходом.
Время царевны Софьи. Обратимся к правлению царевны Софьи. При ней
главными деятелями являются боярин князь В. В. Голицын и думный дьяк
Шакловитый. Первый был начальником Посольского приказа, главным
правительственным деятелем во внешних сношениях Москвы и во внутреннем
управлении. Второй был начальником стрелецкого войска и главным стражем
интересов Софьи, оберегателем господствовавшей партии. Шакловитый был верным
слугой Софьи, а Голицын не только служил царевне, но был ее любимым.
Личность князя В. В. Голицына -- одна из самых замечательных личностей XVII
в. Иностранцы, знавшие его, говорят о нем с чрезвычайным сочувствием, как об
очень образованном и гуманном человеке. Действительно, Голицын был очень
образованным человеком, следовал во всех мелочах жизни западноевропейским
образцам, дом его был устроен на европейский лад. По характеру своего
образования он близок был к малорусскому образованному монашеству и
находился до некоторой степени под влиянием польско-католическим. Гуманность
Голицына обращала на себя внимание современников; ему приписывали широкие
проекты освобождения крестьян от частной зависимости. Внутренняя
правительственная деятельность времени Софьи отмечена мягкостью некоторых
мероприятий, быть может, благодаря влиянию Голицына. При Софье было смягчено
законодательство о несостоятельных должниках, ослаблены некоторые уголовные
кары, отменена варварская казнь
-- закапывание в землю живого. Однако в той сфере, где сильно было
влияние не Голицына, а патриарха, -- в отношении к раскольникам -- незаметно
было большой гуманности: раскол преследовался по-прежнему строго.
Но главным поприщем Голицына была дипломатическая деятельность.
Враждебные отношения Москвы к Турции и татарам не прекращались, хотя в 1681
г. и было заключено перемирие на 20 лет. Турция в то время была в войне с
Австрией и Польшей, и Польша искала союза с Россией против Турции. Польский
король Ян Собесский, деятельный враг турок, очень рассчитывал на русскую
помощь и очень желал привлечь Москву к австро-польскому союзу. Но Москва, с
самой Польшей находясь только в перемирии, соглашалась подать помощь лишь по
заключении вечного мира. В 1686 г. Ян Собесский согласился на вечный мир, по
которому навеки уступил Москве все, что она завоевала у Польши в XVII в.
(важнее всего Киев). Этот мир 1686 г. была очень крупной дипломатической
победой, которой Москва обязана была В. В. Голицыну. Но по этому миру Москва
должна была начать войну с Турцией и Крымом, ей подчиненным. Решено было
идти походом на Крым. Поневоле принял Голицын начальство над войсками и
сделал на Крым два похода (1687 -- 1689). Оба они были неудачны (только во
второй раз, в 1689 г., русские успели дойти через степь до Перекопа, но не
могли проникнуть далее). Не имея военных способностей, Голицын не мог
справиться с трудностями степных походов, потерял много людей, возбудил
ропот войска и навлек со стороны Петра обвинение в нерадении. Впрочем, до
низвержения Софьи ее правительство старалось скрыть неудачу, торжествовало
переход через степи к Перекопу как победу и осыпало наградами Голицына и
войска. Но неудача была ясна для всех: ниже увидим, что Петр воспользовался
ею и оставил в покое Крым в своем наступлении на юг.
Такова была внешняя деятельность правительства Софьи. Государственные
вопросы развивались своим чередом; семейная вражда в то же время шла своим
чередом и сплеталась с другими обстоятельствами общественной жизни в очень
сложные комбинации общественного движения в Москве.
Но рядом с политической борьбой в Москве в то время шла борьба
религиозная: стало распространяться мнение, что пресуществление Св. Даров
совершается за литургией не во время молитвы Иерея, призывающей св. Духа, а
во время произнесения слов И. Христа ("Примите, ядите..."). Это католическое
мнение, появившееся в Малороссии под польским влиянием, было принесено в
Москву известным С. Полоцким; затем поддерживалось его учеником, русским
ученым монахом Сильвестром Медведевым и теми русскими, которые получили
образование в южнорусских школах. Шумные споры, шедшие в Москве об этом
предмете при патриархе Иоакиме (1674--1690 гг.), перешли и в литературу. С.
Медведев написал в защиту своей "хлебопоклоннической ереси" книгу "Манна". В
ответ на нее представители православия, греки братья Лихуды, написали книгу
"Акос". За этими трудами явились и другие. Богословский спор окончился
только в 1690 г. церковным собором, осудившим ересь, и гонением на
малорусских ученых, которые спешили уехать из Москвы. Следя за развитием
этого богословского спора, мы замечаем, что представители ереси (С. Медведев
и др.) очень близки к царевне Софье, воспитанной в их же духе, к В. В.
Голицыну и другим лицам стороны Милославских. Близость к правительству даже
помогает еретикам распространять свои взгляды. На против, православный
патриарх стремится опереться в борьбе с ними на сторону Петра. Ересь только
тогда подвергается церковному осуждению, когда власть с 1689 г. переходит к
Нарышкиным. Таким образом, различные религиозные направления примкнули в
своей борьбе к готовым политическим партиям и в них искали себе опоры. С.
Медведев поэтому пострадал одновременно и как еретик, и как политический
преступник, приверженец Софьи. Спор о пресуществлении привлек внимание не
только русского общества, но и католической иерархии. Желая торжества ереси,
католичество послало в Москву своих представителей иезуитов, которые
высматривали положение дела, готовясь воспользоваться в своих целях всяким
удобным случаем. В Москве, вероятно, их стараниями, появились католические
книги. Князь В. В. Голицын дружил с иезуитами и старался добыть им
позволение жить постоянно в Москве. Трудно сказать в точности, каковы были
надежды католичества, но нет сомнения, что католическая пропаганда цеплялась
за сильнейшую партию 80-х годов XVII в., имея виды на Россию. В то же время
юноша Петр подпал иноземному влиянию совсем иного сорта. Далекий от
богословских тонкостей, он был враждебен католичеству, не интересовался
протестантским богослужением, но увлекался западноевропейской культурой в
том ее складе, какой установился в протестантских государствах. С падением
Софьи католические попытки пропаганды на Руси прекратились, иезуиты были
прогнаны из Москвы, а с реформой Петра протестантская культура стала широко
влиять на Русь.
Так, рядом с борьбой семейной, политической и церковной в конце XVII в.
разрешился вопрос о форме воздействия на Москву западноевропейской культуры.
Разрешили его те влияния, под которыми Петр находился в годы отрочества и
юности. Посмотрим на первые шаги этих влияний.
"Потехи" Петра. В детстве, как мы видим, Петр не получил никакого
образования, кроме простой грамотности и кое-каких исторических сведений.
Забавы его носили ребячески-военный характер. Обстановка жизни сообщила ему
несколько тяжелых впечатлений. Будучи царем, он в то же время находился под
опалой с 10 лет и с матерью должен был жить в потешных подмосковных селах, а
не в Кремлевском дворце. Такое грустное положение лишало его возможности
получить правильное дальнейшее образование и в то же время освобождало от
пут придворного этикета. Не имея духовной пищи, но имея много времени и
свободы, Петр сам должен был искать занятий и развлечений. Можно думать, что
мать никогда не стесняла любимого единственного сына и что воспитатель
Петра, князь Борис Голицын, не следил за каждым его шагом. Мы не видим,
чтобы Петр особенно подчинялся материнскому авторитету в своих вкусах и
занятиях, чтобы Петра занимали другие. Он сам выбирает себе товарищей из
тесного круга придворных и дворовых служителей царицына двора и сам с этими
товарищами ищет себе потех. Отрочество Петра отмечено самодеятельностью, и
эта самодеятельность шла в двух направлениях: 1) Петр предавался по-прежнему
военным забавам, 2) Петр стремился к самообразованию.
С 1683 г. вместо "потешных ребяток" около Петра видим "потешные полки"
("потешные", ибо стояли в потешных селах, а не потому, что служили только
для потехи). В ноябре 1683 г. Петр начинает формировать Преображенский полк
из охочих людей (до последних лет своих Петр помнил, что первым охотником
был придворный конюх Сергей Бухвостов). В отношении этого потешного полка
Петр был не государем, а товарищем-соратником, учившимся наравне с прочими
солдатами военному делу. С разрешения, конечно, матери и с одобрения, быть
может, Б. Голицына (даже, быть может, с некоторым его содействием) Петр, как
говорится, и днюет, и ночует со своими потешными. Предпринимаются маневры и
небольшие походы, на Яузе строится потешная крепость (1685 г.), названная
Пресбургом, словом, практически изучается военное дело не по старым русским
образцам, а по тому порядку регулярной солдатской службы, какой в XVII в.
был заимствован Москвой с Запада. Эти военные "потехи" требуют военных
припасов и денежных средств, которые и отпускаются Петру из московских
приказов. Правительство Софьи не видит для себя никакой опасности в таких
"потехах марсовых" и не мешает развитию потешных войск. Оно испугалось этих
войск позже, когда из потешных выросла солидная военная сила. Но растил Петр
эту силу беспрепятственно. Не следует думать, что Петр забавлялся с одной
дворовой челядью. Вместе с ним в рядах потешных были и товарищи его из
высших слоев общества. Стоявший вне придворного эти кета, Петр мешал
родовитых людей и простолюдинов в одну "дружину", по выражению С. М.
Соловьева, и из этой дружины бессознательно готовил себе круг преданных
сотрудников в будущем. Военное дело и личность Петра сплачивали разнородные
аристократические и демократические элементы в одно общество с одним
направлением. Пока это общество забавлялось, -- позже оно стало работать с
Петром.
Искусство навигации так увлекло Петра, что стало в нем страстью. К
изучению этого дела от отнесся очень серьезно. В 1688 г. недовольный тем,
что негде плавать под Москвой, он переносит свою забаву на Переяславское
озеро (в 100 с лишком верстах от Москвы на север). Мать согласилась на
отъезд Петра, и Петр принялся в Переяславле строить суда с помощью
мастеров-голландцев. В это время он ничего не хотел знать, кроме математики,
военного дела и корабельных забав. Но ему уже шел 17-й год, он был очень
развит и физически, и умственно. Его мать вправе была ждать, что достигший
совершеннолетия сын обратит внимание на государственные дела и устранит от
них ненавистных Милославских. Но Петр не интересовался этим и не думал
бросать свое ученье и забавы для политики. Чтобы остепенить его, мать его
женила (27 января 1689 г.) на Евдокии Федоровне Лопухиной, к которой Петр не
имел влечения. Подчиняясь воле матери, Петр женился, однако через
какой-нибудь месяц после свадьбы уехал в Переяславль от матери и жены к
кораблям. Но летом этого 1689 г. он был вызван матерью в Москву, потому что
неизбежна была борьба с Милославскими.
Разрыв с Софьей. Переяславскими потехами и женитьбой окончился период
отроческой жизни Петра. Теперь он -- взрослый юноша, привыкший к военному
делу, привыкающий к кораблестроению, сам себя образовывающий, не
богословски, как были образованы его отец и братья, а полупрактически,
полутеоретически, преимущественно в области точных и прикладных знаний. У
него нет привычки к этикету, есть привычка к иноземцам -- его учителям, у
него демократический круг товарищества. Он привык к занятиям и труду, но не
дорос еще до общественной деятельности; много обещая, как способная
личность, он возбуждает неудовольствие и беспокойство близких, потому что
занят только забавами, и странными для царя забавами. Его интересы как
государя берегут другие: другие выбирают минуты для последней борьбы с
узурпаторами его власти, другие руководят действиями Петра в этой борьбе.
Эти другие были: Наталья Кирилловна, ее брат Лев Нарышкин и, кажется,
больше всего "дядька" Петра, князь Б. Голицын. В 1689 г., когда Петру минуло
17 лет, он мог уже, как взрослый, упразднить регентство Софьи. Неудача
второго Крымского похода 1689 г, возбудила общее недовольство и дала удобный
повод к действиям против нее. Соображая эти обстоятельства, партия Петра
приготовилась действовать; руководителем в этих приготовлениях, по довольно
распространенному мнению, был князь Б. Голицын.
Но прямо начать дело против Софьи не решались. В то же время и Софья,
понимая, что время близится к развязке, что следует отдать власть Петру, и
не желая этого, не решалась на какие-нибудь резкие меры для укрепления себя
на престоле. Ей очень хотелось из правительницы стать "самодержицей", иначе
говоря, венчаться на царство. Еще с 1687 г. она и Шакловитый думали
достигнуть этой цели помощью стрелецкого войска. Но стрельцы не хотели
поднимать новый бунт против Нарышкиных и требовать незаконного восшествия на
престол Софьи. Лишенная в этом деле сочувствия стрельцов, Софья отказывается
от мысли о венчании, но решается самозванно именовать себя "самодержицей" в
официальных актах. Узнав об этом, Нарышкины громко протестуют: раздается
ропот и в народе против этого нововведения. Чтобы удержать власть, Софье
остается одно: привлечь к себе народную симпатию и в то же время возбудить
народ против Петра и Нарышкиных. Вот почему и Софья, и ее верный слуга
Шакловитый жалуются народу на своих противников и употребляют все средства,
чтобы поссорить с ними народ, особенно стрельцов. Но стрельцы весьма мало
поддавались речам Софьи, и это лишало ее храбрости. Со страхом следила она
за поведением Нарышкиных и ждала от них нападения. Отношения двух сторон с
часу на час обострялись.
Петр, вызванный матерью из Преяславля в Москву летом 1689 г., начал
показывать Софье свою власть. В июле он запретил Софье участвовать в
крестном ходе, а когда она не послушалась, сам уехал, устроив таким образом
сестре гласную неприятность. В конце июля он едва согласился на выдачу
наград участникам Крымского похода и не принял московских военачальников,
когда они явились в нему благодарить за награды. Когда Софья, напуганная
выходками Петра, стала возбуждать стрельцов с надеждой найти в них поддержку
и защиту, Петр не задумался арестовать на время стрелецкого начальника
Шакловитого.
Петр или, вернее, руководившие им лица опасались стрелецкого движения в
пользу Софьи. Находясь в Преображенском, они внимательно следил и за
положением дел и настроением стрельцов в Москве через преданных им лиц. В то
же время и Софья боялась дальнейших неприятностей со стороны Петра и
посылала в Преображенское своих лазутчиков. Отношения к началу августа 1689
г. стали до того натянуты, что все ждали открытого разрыва; но ни та, ни
другая сторона не хотели быть начинающей, зато обе старательно
приготовлялись к обороне.
Разрыв произошел таким образом: 7 августа вечером Софья собрала в
Кремле значительную вооруженную силу. Говорят, что ее напугал слух о том,
что в ночь с 7 на 8 августа Петр с потешными явится в Москву и лишит Софью
власти. Стрельцов, призванных в Кремль, волновали в пользу Софьи и против
Петра несколько преданных правительнице лиц. Видя военные приготовления в
Кремле, слыша зажигательные речи против Петра, приверженцы царя (в числе их
были и стрельцы) дали ему знать об опасности. Но они преувеличили опасность
и сообщили Петру, что на него с матерью стрельцы "идут бунтом" и замышляют
на них смертное "убийство". Петр прямо с постели бросился на лошадь и с
тремя провожатыми ускакал из Преображенского в Троицкую Лавру. В следующие
дни, начиная с 8 августа, в Лавру съехались все Нарышкины, все бывшие на
стороне Петра знатные и чиновные лица; явилась и вооруженная сила --
потешные и Сухарев стрелецкий полк. С отъездом Петра и его двора в Лавру
настал открытый разрыв.
Из Лавры Петр и руководящие им лица потребовали от Софьи отчета в
вооружениях 7 августа и присылки депутаций от всех стрелецких полков. Не
отпустив стрельцов, Софья отправила к Петру патриарха Иоакима как посредника
для перемирия. Но преданный Петру патриарх не вернулся в Москву. Петр
вторично потребовал представителей от стрельцов и от тяглых людей Москвы. На
этот раз они явились в Лавру наперекор желаниям Софьи. Видя, что
сопротивляться Петру невозможно, что в стрельцах нет поддержки, Софья сама
едет к Троице мириться с Петром. Но ее возвращают с дороги именем Петра и
угрозой, если она приедет к Троице, обойтись с нею "нечестно". Возвратясь в
Москву, Софья пробует поднять стрельцов и народ на Петра, но терпит неудачу.
Стрельцы сами заставляют Софью выдать Петру Шакловитого, которого он
потребовал. Лишается Софья и князя В. В. Голицына; после выдачи Шакловитого
Голицын добровольно явился в Лавру и ему от Петра была объявлена ссылка в
Каргополь (позднее в Пинегу) за самоуправство в управлении и за нерадение в
Крымском походе. Шакловитый подвергся допросу и пытке, повинился во многих
умыслах против Петра в пользу Софьи, выдал много единомышленников, но не
признался в умысле на жизнь Петра. С некоторыми близкими ему стрельцами он
был казнен (11 сентября). Не избег казни и преданный Софье Сильвестр
Медведев. Обвиненный как еретик и государственный преступник, он сперва был
приговорен к ссылке, но позднее (1691), вследствие новых на него обвинений,
казнен.
Вместе с участью друзей Софьи решилась и ее участь. Расправляясь с
этими друзьями, Петр написал своему брату Ивану письмо о своих намерениях:
"Теперь, государь братец, настает время нашим обоим особам Богом врученное
нам царство править самим, понеже пришли есмы в меру возраста своего, а
третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужескими особами, в
титлах и в расправе дел быти не изволяем... Срамно, государь, при нашем
совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас".
Так высказывал Петр свое желание отстранить Софью и вступить во власть; а
немного позднее этого письма Софья получила от Петра прямое приказание на
житье в Новодевичий монастырь (под Москвой), но в монахини не постриглась.
Годы 1689 - 1699
Продолжение "потех". С 1689 г. Петр стал самостоятельным правителем
безо всякой видимой опеки над ним. Однако сам он не чувствует никакого вкуса
к власти и отлает ее другим. С падением Софьи главными лицами в
правительстве стали царица Наталья и патриарх Иоаким. Иностранные сношения
(Посольский приказ) были поручены Льву Кирилловичу Нарышкину. Прежде
влиятельный, Борис Голицын потерял теперь свое влияние, благодаря тому что
его заподозрили в желании смягчить участь кн. В. В. Голицына. Сам Петр,
оставив дела на руки матери и родных, возвратился к потехам и
кораблестроению. Если же иногда он и вмешивался в жизнь двора и государства,
то при столкновениях со взглядами своей матери и патриарха должен был им
уступать. Так, новое правительство обнаруживало резкое нерасположение к
иноземцам (вероятно, под влиянием патриарха), несмотря на то что Петр лично
к ним благоволил. По смерти же патриарха Иоакима (1690 г.) на его место был
избран Адриан положительно против воли Петра, предлагавшего другое лицо.
Петр зато совершенно самостоятельно устраивал свою личную жизнь. В эти
годы он окончательно сблизился с иноземцами. Прежде они являлись около него
как учителя и мастера, необходимые для устройства потех, и только. Теперь же
мы видим около Петра иностранцев -- друзей, сотрудников и наставников в
деле, товарищей в пирушках и веселье. Заметнее прочих из таких иностранцев
были шотландец Патрик Гордон, в то время уже генерал русской службы, и
швейцарец Франц Лефорт, полковник русской службы. Первый был очень умным и
образованным инженером и артиллеристом. Всегда серьезный, но любезный и
остроумный, всегда следящий за наукой и политикой, Гордон был слишком стар,
чтобы стать товарищем Петру (в 1689 г., когда с ним познакомился Петр, ему
было 54 года);
но Гордон привлек к себе Петра своим умением обходиться с людьми и по
своим знаниям и уму стал его руководителем во всех серьезных начинаниях.
Петр до самой смерти Гордона выказывал ему свое уважение и привязанность. Но
ближе и сердечнее сошелся Петр около того же 1689 г. с Лефортом. Это был не
совсем уже молодой человек (род. в 1653 г.), но живость характера и редкая
веселость и общительность позволили Лефорту стать другом юноши-царя. Далекий
от серьезной науки, Лефорт, однако же, имел некоторое образование и мог
действовать на Петра развивающим образом. Ему именно приписывают некоторые
исследователи наибольшую роль в развитии у Петра стремления к Западу.
Думают, что Лефорт, доказывая царю превосходство западноевропейской
культуры, развил в нем слишком пренебрежительное отношение ко всему родному.
Но и без Лефорта, по своей страстности, Петр мог воспитать в себе это
пренебрежение.
Преимущественно через Гордона и Лефорта Петр ознакомился с бытом
Немецкой слободы. Иноземцы в XVII в. были выселены из Москвы в подгородную
слободу, которая и получила название Немецкой. Ко времени Петра слобода эта
успела обстроиться и смотрела нарядным западноевропейским городком. Иноземцы
жили в ней, конечно, на западный лад. В эту-то европейскую обстановку и
попал Петр, ездя в гости к своим знакомым иностранцам. Лефорт, который
пользовался в слободе большой известностью и любовью, ввел Петра запросто во
многие дома, и Петр без церемонии гостил и веселился у "немцев". Слобода
оказала на него большое влияние, он увлекся новыми для него формами жизни и
отношений, отбросил этикет, которым была окружена личность государя, щеголял
в "немецком" платье, танцевал "немецкие" танцы, шумно пировал в "немецких"
домах. Он даже присутствовал на католическом богослужении в слободе, что, по
древнерусским понятиям, было для него вовсе неприлично. Сделавшись в слободе
обычным гостем, Петр нашел там и предмет сердечного увлечения -- дочь
виноторговца Анну Монс. Мало-помалу Петр, не выезжая из России, в слободе
ознакомился с бытом западноевропейцев и воспитал в себе привычку к западным
формам жизни. Вот почему историки придают важное значение влиянию на Петра
Немецкой слободы. Она явилась для Петра первым уголком Европы и завлекла его
к дальнейшему знакомству с ней.
Но с увлечением слободой не прекратились прежние увлечения Петра --
воинские потехи и кораблестроение. В
1690 г. мы видим большие маневры в селе Семеновском, в
1691 г. -- большие маневры под Пресбургом, потешной крепостью на Яузе.
Все лето 1692 г. Петр проводит в Переяславле, куда приезжает и весь
московский двор на спуск корабля. В 1693 г. Петр с разрешения матери едет в
Архангельск, с увлечением катается по морю и основывает в Архангельске верфь
для постройки кораблей. Море, первый раз виденное Петром, влечет его к себе.
Он возвращается и в следующем году в Архангельск. Мать его, царица Наталья,
умерла в начале 1694 г., и Петр стал теперь вполне самостоятелен. Но он еще
не принимается за дела, -- все лето проводит на Белом море и чуть не гибнет
во время бури по дороге в Соловки. В Архангельске с ним теперь значительная
свита; Петр строит большой корабль, Гордон носит название контр-адмирала
будущего флота; словом, затевается серьезный флот на Белом море. В том же
1694 году мы видим последние потешные маневры под деревней Кожуховом,
которые нескольким участникам стоили жизни.
Так кончил Петр свои потехи. Постепенно охота к лодкам довела его до
мысли о флоте на Белом море; постепенно игра в солдаты привела к
сформированию регулярных полков и к серьезным военным маневрам. Потехи
теряли потешный характер, царь уже не только тешился, но и работал.
Мало-помалу складывались в нем и политические планы -- борьба с турками и
татарами.
Азов. Таков был царь Петр, когда постоянные нападения татар на Русь и
обязательства, принятые в отношении союзников, вызвали в московском
правительстве мысль о необходимости возобновить военные действия против
турок и татар. В 1695 г. война началась походом Петра на крепость Азов. Мы
уже видели причины, по которым в Москве отказались от мысли вести нападения
на Крым. Видели также, что еще в XVI и XVII вв. Азов считался удобным
пунктом нападения. Но мы не знаем, когда и у кого явилась мысль об Азовском
походе. В народе считали виновником похода Лефорта, но насколько это
справедливо, сказать трудно. Еще в 1694 г., во время "Кожуховского похода",
австрийский дипломатический агент доносил из Москвы цесарю, что Петр
готовится к войне с Турцией. Но сам Петр писал в своих письмах, что у него
под Кожуховом "ничего более, кроме игры, на уме не было". Во всяком случае
мысль о походе явилась очень скоро после кожуховских маневров: уже с самого
начала 1695 г. готовили дворянское войско к походу на Крым (этот мнимый
поход на Крым должен был отвлечь внимание неприятеля от Азова). Весной же
регулярные московские войска в числе 30 тыс. реками Окой и Волгой на судах
дошли до Царицына, оттуда перешли на Дон и явились под Азовом. Но сильный
Азов, получая провиант и подкрепления с моря, не сдался. Штурмы не
удавались; русское войско страдало от недостатка провианта и от многовластия
(им командовали Гордон, Лефорт и Головин). Петр, бывший сам в войске в
качестве бомбардира Преображенского полка, убедился, что Азова не взять без
флота, который бы отрезал крепость от помощи с моря. Русские отступили в
сентябре 1695 г.
Неудача, несмотря на попытки ее скрыть, огласилась. Потери Петра были
не меньше потерь Голицына в 1687 и 1689 гг. Недовольство в народе против
иноземцев, которым приписывали неудачу, было очень велико. Петр не падал
духом, не прогнал иноземцев и не оставил предприятия. Впервые показал он
здесь всю силу своей энергии и в одну зиму, с помощью иноземцев, построил на
Дону, в устье реки Воронежа, целый флот морских и речных судов. Части галер
и стругов строили плотники и солдаты в Москве и в лесных местах, близких к
Дону. Эти части свозились в Воронеж и из них собирались уже целые суда.
Много препятствий и неудач преодолел царь, ставший в это время
единодержавным государем (брат Петра, царь Иван, умер 29 января 1696 г.). На
Пасху 1696 г. в Воронеже уже были готовы 30 морских судов и более 1000
речных барок для перевозки войск. В мае из Воронежа Доном двинулось русское
войско к Азову и вторично осадило его. На этот раз осада была полной, ибо
флот Петра не допускал к Азову турецких кораблей. На суше под единоличным
начальством боярина Шеина дела шли счастливо. Петр сам присутствовал в
войске (в чине капитана) и, наконец, дождался счастливой минуты: 18 июля
Азов сдался на капитуляцию.
Путешествие. Петр ехал инкогнито, в свите "великого посольства", под
именем Петра Алексеевича Михайлова, урядника Преображенского полка.
Отправление великого посольства к западным державам (Германии, Англии,
Голландии, Дании, Бранденбургу, также к Римскому папе и в Венецию) решено
было еще в 1696 г. Цель посольства состояла "в подтверждении древней дружбы
и любви" с европейскими монархами и "в ослаблении врагов Креста Господня",
т.е. в достижении союза против турок. Во главе посольства стояли генералы
Франц Лефорт и Федор Алексеевич Головин. При них состояло 50 человек свиты.
Мы не знаем, как тогда Петр объяснял цели своего собственного путешествия.
Современники судили о небывалой поездке русского царя в чужие земли самым
различным образом. Одни говорили, что Петр едет в Рим молиться ап. Петру и
Павлу; другие -- что он просто хочет развлечься; некоторые думали, что Петра
за границу увлек Лефорт. Сам Петр впоследствии, вспоминая свою поездку,
писал, что поехал учиться морскому делу. Это объяснение, конечно, всего
вернее, но оно слишком узко. Не одному морскому делу хотел учиться Петр, как
мы увидим ниже.
Москву и государство Петр оставил на руки Боярской думы. Это не было
при нем неизведанной новизной: царь и раньше подолгу не бывал в Москве,
уезжая в Архангельск и под Азов. Официально считалось, что государь не
уезжал;
дела решались его именем, бояре не получали никаких особых полномочий.
Некоторые исследователи замечают, что единственной экстренной мерой при
отъезде Петра было удаление из Москвы подозрительных лиц (вроде Лопухиных).
Для достижения цели союза против турок посольство должно было
отправиться прежде всего в Вену. Но так как русский резидент в Вене как раз
в это время успел продолжить союз с императором на три года, то посольство,
минуя Вену, отправилось в Северную Германию морем через Ригу и Либаву. В
Риге, принадлежавшей шведам, Петр получил ряд неприятных впечатлений и от
населения (которое дорого продавало продукты русским), и от шведской
администрации. Губернатор Риги (Дальберг) не допустил русских к осмотру
укреплений города, и Петр посмотрел на это как на оскорбление. В Курляндии
зато прием был радушнее, а в Пруссии (тогда еще в Бранденбургском
курфюршестве) курфюрст Фридрих встретил русское посольство чрезвычайно
приветливо. В Кенигсберге для Петра и послов дан был ряд праздников. Между
весельем Петр серьезно занимался изучением артиллерии и получил от прусских
специалистов диплом, признавший его за "искуснаго огнестрельнаго художника".
Русское посольство между тем вело с бранденбургским правительством
оживленные переговоры о союзе; но русские желали союза против турок, а
пруссаки -- против шведов, и дело кончилось ничем. После некоторых экскурсий
по Германии Петр отправился в Голландию ранее своих спутников. На дороге
туда встретился он с двумя курфюрстинами (Ганноверской и Бранденбургской),
которые оставили нам его характеристику. "У него прекрасныя черты лица и
благородная осанка, -- пишет одна из них; -- он обладает большою живостью
ума; ответы его быстры и верны. Но при всех достоинствах, которыми одарила
его природа, желательно было бы, чтобы в нем было поменьше грубости. Это
государь очень хороший и вместе очень дурной; в нравственном отношении он
полный представитель своей страны. Если бы он получил лучшее воспитание, то
из него вышел бы человек совершенный, потому что у него много достоинств и
необыкновенный ум". Грубость Петра выражалась в отсутствии той светской
выдержки, к какой привыкли германские принцессы. При начале беседы с
принцессами Петр очень конфузился, закрывал лицо руками. "Видно также, что
его не выучили есть опрятно", -- заметила другая курфюрстина. Этой светской
выдержкой Петр не овладел вполне, кажется, никогда, но впоследствии он
потерял свою робость и застенчивость.
В Голландии Петр прежде всего направился в городок Саардам (Саандам);
там были знаменитые корабельные верфи, о которых он слышал еще в России. В
Саардаме принялся он плотничать и на досуге кататься по морю. Но его
инкогнито, плохо соблюдавшееся и в Германии, было нарушено и здесь; в Петре
Михайлове узнали царя Петра, и весь город стремился посмотреть на
диковинного гостя. Петр сердился, жаловался, даже бил назойливых зевак, но
ему толпа не давала ни спокойно работать на верфи, ни отдыхать в его
скромном домике (этот домик в ноябре 1886 г. передан Нидерландами в дар
России и принят нашим правительством). Рассерженный Петр, пробыв в Саардаме
всего неделю, переехал в Амстердам, где оставался с половины августа 1697 до
января 1698 г., лишь на короткое время выезжая в Гаагу и другие города. В
Амстердаме он учился кораблестроению на Ост-Индской верфи и достиг
значительных успехов, но остался недоволен голландским кораблестроением. Уже
в России он научился плотничать, в Голландии же искал изучить теорию
кораблестроения. Но голландцы строили суда навыком, не умея составлять
корабельных чертежей, не зная теории корабельного искусства. Это-то и
сердило Петра. "Зело ему стало противно, -- писал он сам о себе, --что такой
дальний путь для сего восприял, а желаемаго конца не достиг". Случайно узнал
он, что теория судостроения выработана у англичан, и решился поехать в
Англию; в Москву же послал приказ подчинить голландских мастеров на
Воронежской верфи мастерам венецианским и датским.
Для самою Петра путешествие было последним актом самообразования. Он
желал получить сведения по судостроению, а получил сверх того массу
впечатлений, массу знаний. Более года пробыл он за границей, всегда в толпе,
среди разнообразных лиц, среди разных национальных культур. Он не только
увидел культурное и материальное превосходство богатейших стран Запада над
своей бедной Русью, но и сжился с обычаями этих стран, стал в них как бы
своим человеком и не мог вернуться к старому мировоззрению. Сознавая
превосходство Запада, он решился приблизить к нему свое государство путем
реформы. Смело можно сказать, что Петр как реформатор созрел за границей. Но
все воспитание Петра, вся его жизнь в Москве обусловили собой некоторую
односторонность в его заграничном самообразовании: покоритель Азова и
создатель русского флота, Петр далеко стоял от вопросов внутреннего
управления Московского государства. И за границей Петра завлекали морское и
военное дело, культура и промышленность, но сравнительно весьма мало
занимало общественное устройство и управление Запада. По возвращении в
Москву, Петр немедленно начинает "реформы", окончательно порывает со старыми
традициями; но его первые шаги на пути реформ не касаются еще
государственного быта. Он является с культурными новшествами по преимуществу
и с большой резкостью проводит их в жизнь. К реформе государственного
устройства и управления он переходит гораздо позднее.
Внешняя политика Петра с 1700 года
С 1700 г. Петр начал шведскую войну (главное дело его внешней
политики). С 1700 г. Петр является уже вполне созревшим
правителем-реформатором. Хронологический обзор его жизни, имевший целью
проследить развитие личности и взглядов Петра и обстановку этого развития,
мы можем теперь заменить систематическим обзором деятельности
преобразователя. Общеизвестность событий времени Петра избавляет нас от
необходимости излагать подробности этих событий: мы будем следить лишь за
общим ходом, смыслом и связью их, обращая внимание преимущественно на
результаты, достигнутые Петром. Это. даст нам возможность в целом отметить
сущность преобразовательной деятельности Петра.
Первоначально обратимся к внешней политике, затем рассмотрим внутренние
реформы и, наконец, попробуем дать характеристику самого преобразователя и
ту степень успеха и общественного сочувствия, какой пользовалась его
деятельность.
Выше было сказано, что заграничное путешествие показало Петру
невозможность коалиции против турок и необходимость коалиции против шведов.
Сильно занятый до своего путешествия мыслью об изгнании турок из Европы,
Петр затем постоянно мечтает о приобретении берегов Балтийского моря (мечта
эта привела Ивана Грозного к тяжелой неудаче). Соблазнительным показалось
Петру предложение Августа о союзе против шведов, но он соглашался на него
только принципиально, потому что не вполне надеялся на мир с турками, а
турецкая война исключала возможность всякой иной.
Возвратясь в Москву, Петр хлопочет о мире с турками, чтобы не быть
покинутым немцами-союзниками. В конце 1698 г. думный дьяк Возницын заключает
с турками перемирие, а летом 1699 г. другой думный дьяк Украинцев на русском
корабле отправлен в Константинополь для заключения мира. Но переговоры о
мире затянулись почти на целый год, и это обстоятельство связывало Петру
руки. Во время препирательств Украинцева с турками в Москву явились послы от
Августа Саксонско-Польского, чтобы окончательно выработать условия коалиции
против Швеции. Инициатором коалиции был Август, искавший союза не с одним
Петром, но и с Данией. Соседние со Швецией державы желали лишить ее
преобладания на Балтийском море и земель, занятых шведами на восток и юг от
Балтики. Эти желания держав вдохновили шведского эмигранта Паткуля к
возбуждению коалиции против его бывшего правительства. Будучи жертвой
"редукции", т.е. конфискации дворянских земель, предпринятой шведскими
королями с целью добить ослабевшую аристократию, Пат-куль эмигрировал и
желал отомстить шведскому правительству отнятием Лифляндии (родины Паткуля).
Думая не без основания найти поддержку у Августа, Паткуль к нему обратился
со своим планом союза против Швеции. Август ухватился за этот план, привлек
к союзу Данию и отправил Паткуля в Москву привлекать Петра.
В Преображенском осенью 1699 г. происходили в глубокой тайне переговоры
о союзе. Результатом их явился союзный договор Петра с Августом, по которому
Петр обязывался вступить в войну со Швецией, но оставлял за собой право
начать военные действия не ранее заключения мира с турками. Такое
направление дал Петр своей дальнейшей политике. Можно с достоверностью
сказать, что при самом начале войны со Швецией у Петра была единственная
цель -- завладеть берегом Финского залива, приобрести море с удобной
гаванью. Союзники Петра думали эксплуатировать силы России в свою пользу,
получить русские войска в свое распоряжение и направить их для завоевания
южных шведских областей на восточном берегу Балтийского моря; они не желали
усиления России и боялись, что Петр будет действовать на севере в своих
исключительно видах. Боязнь их была основательной; верный традициям родины,
Петр немедленно после заключения договора начинает военные разведки в
окрестностях Нарвы, важнейшей шведской крепости на Финском заливе (с этой
целью в марте 1700 г. послан в Нарву Кормчин). Очевидно, Петр думает о
приобретении ближайших к Руси балтийских берегов, а не о простой помощи
союзникам.
Но, готовясь к войне, Московское правительство и сам Петр настолько
искусно скрывают свои планы, что участие России в союзе против Швеции долго
остается тайной. Германская и шведская дипломатия могла ловить только
смутные слухи о намерении Петра объявить шведам войну, а шведский резидент в
Москве (Книперкрон) усердно доносил своему правительству о миролюбии и
дружеских чувствах Петра. Петр ласкал Книперкрона, обещал ему, если Август
возьмет у шведов Ригу, "вырвать" ее у короля (не договаривая, в чью пользу);
в то же время Петр отправил в Швецию посла кн. Хилкова с дружественными
уверениями. Это было в июне 1700 г.; мир с турками еще не был заключен.
Между тем Дания и Август начали военные действия;
датские войска заняли герцогство Голштейн-Готторпское, союзное Швеции;
Август осаждал Ригу. На шведском престоле был молодой, 18-летний государь
Карл XII, проявлявший признаки государственных способностей в меньшей
степени, чем охоту к шумным забавам. Для врагов Швеции одна личность Карла
представлялась уже хорошим шансом успеха. Но, узнав о нападении врагов, Карл
неожиданно оставил свои мальчишества, тайно приехал к войску, переправился с
ними к Копенгагену и заставил датчан заключить мир (в Травендале 8 августа
1700 г.). Дания отпала от коалиции. Август не имел успеха под Ригой. В
эту-то минуту Петр начал войну, не зная еще о Травендальском мире и о том
огромном впечатлении, какое произвели военные способности Карла.
18 августа Петр узнал о мире с Турцией, 19-го объявил войну и 22-го
выступил с войсками из Москвы к Нарве. Петр решил трудиться для себя, а не
помогать войсками союзникам. Нарва была осаждена сильным русским войском
(35--40 тыс. человек). Но Петр начал кампанию под осень, погода мешала
военным операциям, бездорожье оставляло войско без хлеба и фуража.
Недостатки военной организации давали себя знать: хотя войска, стоявшие под
Нарвой, были регулярные, нового строя, но сам Петр сознавался, что они были
"не обучены", т.е. плохи. Кроме того, офицерами в большинстве были
иностранцы, не любимые солдатами, плохо знавшие русский язык, а над всей
армией не было одной власти. Петр поручил команду русскому генералу Головину
и рекомендованному немцами французу, герцогу де Кроа. И сам Петр не
отказался от распоряжений военными действиями. Было, таким образом,
многоначалие. При всех этих условиях среди русских войск естественно
возникала боязнь столкновения с армией Карла, покрытой лаврами недавних
побед в Дании.
На севере у Финского залива дела шли удачно для Петра. Слабые силы,
оставленные Карлом для защиты Эстляндии и Лифляндии, не могли отразить
русских войск. В 1701 и 1702 гг. Шереметев с большой армией опустошил эти
области и два раза разбил шведского генерала Шлиппенбаха (при Эрестфере в
декабре 1701 и Гуммельсгофе в июле 1702 г.). Первые победы очень радовали
Петра. Сам он не принимал постоянного участия в военных действиях против
шведов. Он оставил на свою долю трудное дело организации государственной
защиты и военных сил. Он ездил из конца в конец по России: в Архангельске
принимал меры против нападения шведов с моря; в Москве следил за общим ходом
военных приготовлений; в Воронеже удостоверялся, годен ли недавно
сооруженный флот для защиты южных областей в случае нападения турок.
Ежегодно появлялся он и на театре войны. В 1702 г. Петр из Архангельска без
дорог, через леса и болота прошел до Ладожского озера и протащил с собой две
яхты (следы рубленых им просек видны до сих пор). Явившись к истокам Невы и
действуя с корпусом Апраксина, Петр взял здесь шведскую крепость Нотебург
(древние новгородцы владели им и звали его Орешком; Петр назвал его
Шлиссельбургом, т.е. ключом к морю). Весной 1703 г., после поездки в
Воронеж, Петр снова явился на Неве с войсками Шереметева, взял укрепление
Ниеншанц (вблизи от устьев Невы) и основал при море укрепленную гавань
Петербург (в мае 1703 г.). Место было выбрано для первой русской гавани не
без расчета: во-первых -- восточный берег Финского залива есть ближайший к
Руси пункт Балтийского поморья (о Риге Петр тогда еще не мог мечтать), а
во-вторых -- Нева, на которой основан был порт, представляет конец
естественной системы водных путей, лежащих внутри России. Петр очень дорожил
новой гаванью и все дальнейшие военные операции на севере направлялись к
тому, чтобы обеспечить обладание Петербургом. С этой целью шло
систематическое завоевание южного берега Финского залива: были взяты
Копорье, Ям (Ямбург), Нарва. В 1704 г. был взят самим Петром Дерпт. На
Финском заливе Петр немедленно завел флот, а в новый порт приглашались
иностранные корабли, чтобы тотчас начать и торговлю с Западом новым
путем.
На другом театре войны, в Польше, дела шли не так удачно. Летом 1701 г.
соединенные русско-саксонские войска были разбиты Карлом, который, тесня
Августа в Польше, добился "детронизации" Августа и возвел на польский
престол познанского воеводу Станислава Лещинского. Но многие паны держались
Августа, и в Польше настало междоусобие. В 1705 г. Петр, после успехов своих
на Балтийском побережье, решился поддержать Августа серьезно, чтобы не
потерять с его падением и последнего союзника. Русская армия в 60 000
человек вошла в Курляндию и Польшу. Но после некоторых успехов русских Карл
принудил главные силы русской армии отступить от Гродно к Киеву, и только
военный талант Меншикова, берегшего солдат по приказу Петра, дал возможность
русским сохранить артиллерию и боевой порядок. Саксонские же войска (с
вспомогательным русским корпусом) были разбиты Карлом в Силезии. В 1706 г.
неудачи продолжались:
Карл напал на Августа в самой Саксонии и принудил его к заключению мира
(в Альтранштадте), по которому Август отказался от польской короны и от
союза с Петром (при этом Паткуль был выдан Карлу). Петр остался без
союзников, в единоборстве с таким королем, который приобрел в Европе славу
непобедимого.
Положение Петра представлялось ему самому крайне тяжелым: в письмах
своих в то время он подписывался "печали исполненный Петр". Но и с печалью в
сердце он не потерял своей энергии. Ожидая врага с юго-запада, Петр укреплял
границы и в то же время старался в самой Польше найти опору против Карла и
его союзника короля Станислава. Петр вошел в сношение с панами, недовольными
Станиславом, и искал человека, которого можно было бы противопоставить
Лещинскому в качестве претендента в короли польские. Но эти старания не
увенчались успехом. После Альтранштадтского мира Карл в 1707 г. перешел в
Польшу и распоряжался ею.
Внутренняя деятельность Петра с 1700 года
Эта деятельность выразилась в ряде общественных реформ, значительно
изменивших древнерусский общественный быт, но, как мы уже говорили выше, не
изменивших главнейших оснований государственного строя, созданного до Петра.
Изложить систематически внутренние реформы Петра Великого несравненно легче,
чем в стройной хронологической картине представить их постепенный ход; Петр
реформировал общественное устройство и управление не по строгому, заранее
составленному плану преобразований, а отрывочными постановлениями,
отдельными мерами, между походами и военными заботами. Лишь в последние годы
царствования, когда война уже не требовала чрезмерных усилий и средств, Петр
пристальнее взглянул на внутреннее устройство и стремился привести в систему
ряд разновременных отдельных мероприятий.
Невозможно, впрочем, было и ждать от Петра заранее составленного и
теоретически разработанного плана преобразовательной деятельности. Его
воспитание и жизнь не могли выработать в нем наклонности к отвлеченному
мышлению: по всему своему складу он был практическим деятелем, не любившим
ничего абстрактного. И среди его сотрудников, запечатленных таким же
практическим направлением, мы не видим человека, который мог бы стать
автором плана общих преобразований. Правда, из-за границы предлагались Петру
отвлеченные теории общественного переустройства: Лейбниц сочинил для царя
проект преобразований, были и другие усердные доктринеры. Но здравый смысл
преобразователя удержал его от пересадки на русскую почву совершенно чуждых
ей доктрин. Если Петр и перенес на Русь коллегиальное устройство
административных органов, то это потому, что везде на Западе он видел эту
форму управления и считал ее единственной нормальной и пригодной где бы то
ни было. Но если бы даже и была в голове Петра какая-нибудь предрешенная
система преобразований, он вряд ли бы мог выполнить ее последовательно.
Нужно помнить, что война со Швецией поглощала все силы царя и народа. Можно
ли было при этом условии предаться систематической реформе, когда военные
нужды обусловливали собой всю внутреннюю деятельность правительства?
Таким образом, Петр вел свои реформы без заранее составленного плана и
сообразуясь с военными потребностями в своей деятельности. Идея общего
народного блага обусловливала всю деятельность преобразователя. Войну со
Швецией он предпринял с глубоким пониманием национальных интересов и в
победах искал не личной славы, а лучших условий для культурного и
экономического преуспеяния Руси, -- и внутреннюю деятельность свою Петр
направлял к достижению народного блага. Но когда шведская война стала
главным делом Петра и потребовала громадных усилий, тогда Петр поневоле
отдался ей, и внутренняя деятельность его сама собой стала в зависимость от
военных потребностей. Война требовала войск: Петр искал средств для лучшей
организации военных сил, и это повело к реформе военной и к реформе
дворянских служб. Война требовала средств: Петр искал путей, которыми бы
можно было поднять платежные силы (иначе говоря, экономическое состояние)
государства, и это повело к податной реформе, к поощрению промышленности и
торговли, в которых Петр всегда видел могущественный источник народного
благосостояния. Так, под влиянием военных нужд Петр совершил ряд
нововведений; одни нововведения вызвали необходимость других, и уже тогда,
когда война стала менее тяжела, Петр мог все совершенное им внутри
государства привести в одну систему, закончить новое административное
устройство и дать своему делу стройный вид. Таков был ход внутренней
деятельности Петра. Понятно, как трудно сделать изложение его реформы в
связном хронологическом перечне: этот перечень обратится в нестройный
каталог отдельных указов, в несвязное описание отдельных постановлений. Для
нашей цели - изучить общее содержание общественных преобразований Петра --
гораздо удобнее систематический обзор реформ. Мы рассмотрим их в таком
порядке: 1) меры относительно сословий;
2) меры относительно управления; 3) военное устройство;
4) меры для развития народного хозяйства и, наконец, 5) меры
относительно церковного управления.
1. Меры относительно сословий. Проведенные Петром Великим меры
относительно сословий многим кажутся полной реформой всего общественного
строя; на самом же деле Петр не изменил основного положения сословий в
государстве и не снял с них прежних сословных повинностей. Он дал только
новую организацию государственным повинностям разных сословий, почему
несколько изменилась и организация самих сословий, получив большую
определенность. Одно только малочисленное на Руси городское сословие
существенно изменило свое положение благодаря исключительным заботам Петра о
его развитии. Рассмотрение законодательных мер по отдельным сословиям
покажет нам справедливость высказанного положения.
Дворянство в XVII в., как мы уже имели случай показать, являлось высшим
общественным классом; оно было повинно государству личной, преимущественно
военной службой и в воздаяние за нее пользовалось правом личного
землевладения (вотчинного и поместного); с вымиранием старого боярства
дворянство получало все большее и большее административное значение; из него
выходила почти вся московская администрация. Таким образом, дворяне были до
Петра классом военным, административным и землевладельческим. Но как военный
класс дворянство в XVII в. не удовлетворяло уже потребностям времени, потому
что нестройные дворянские ополчения не могли бороться с регулярными войсками
европейскими; в то же время дворянские войска отличались плохой
подвижностью, медленно собирались: с успехом они могли нести только местную
оборонительную службу на границах. Московское правительство поэтому стало
заводить в XVII в. регулярные полки, набирая в них солдат вербовкой из
"гулящих людей" (но и эти полки имели свои недостатки). В них дворянство
являлось уже в качестве офицеров. Таким образом, военная повинность
дворянства уже до Петра нуждалась в переустройстве. В качестве
администраторов допетровские дворяне не обладали никакой специальной
подготовкой и не оставались постоянно в гражданских должностях, потому что
не существовало тогда и разделения должностей военных и гражданских. Если,
таким образом, дворянские повинности государству организованы были
неудовлетворительно, то дворянское землевладение, напротив, чем далее, тем
более развивалось. Дворяне в конце XVII в. (1676 г.) достигли права
наследовать поместья по закону, как прежде наследовали их по обычаю; с
другой стороны, власть помещиков над крестьянами росла более и более, --
дворяне совершенно сравняли своих крестьян с холопами, посаженными на пашню
("задворные люди").
Петр задался мыслью дать лучшую организацию службе дворян и достиг
этого таким образом: он со страшной строгостью привлекал дворян к отбыванию
государственной службы и, как прежде, требовал бессрочной службы, пока
хватало сил. Дворяне должны были служить в армии и флоте; не более одной
трети от каждой "фамилии" допускалось к гражданской службе, которая при
Петре обособилась от военной. Подраставших дворян требовали на смотры,
которые производил часто сам государь в Москве или Петербурге. На смотрах
или определяли в тот или другой род службы, или посылали учиться в русские и
заграничные школы. Первоначальное же образование сделано было обязательным
для всех молодых дворян (по указам 1714 и 1723 гг.). Они должны были до 15
лет обучиться грамоте, цифири и геометрии в нарочно для того устроенных
школах при монастырях и архиерейских домах. Уклонявшийся от обязательного
обучения терял право жениться. Поступая на службу, дворянин делался солдатом
гвардии или даже армии. Он служил вместе с людьми из низших классов
общества, которые поступали по рекрутским наборам. От его личных
способностей и усердия зависело выбиться в офицеры; личная заслуга выдвигала
в офицеры и простого крестьянина-солдата. Ни один дворянин не мог стать
офицером, если не был солдатом; но всякий офицер, кто бы он ни был по
происхождению, становился дворянином. Так вполне сознательно Петр поставил
основанием службы личную выслугу вместо старого основания -- родовитости. Но
это не было новостью, личная выслуга признавалась уже и в XVII в.; Петр дал
ей только окончательный перевес, и это пополнило ряды дворянства новыми
дворянскими родами. Вся масса служилых дворян была поставлена в прямое
подчинение Сенату вместо прежнего Разрядного приказа, и Сенат ведал
дворянство через особого чиновника "герольдмейстера". Прежние дворянские
"чины" были уничтожены (прежде они были сословными группами:
дворяне московские, городовые, дети боярские); вместо них появилась
лестница служебных чинов (собственно, должностей), определенная известной
"Табелью о рангах" 1722 г. Прежде принадлежность к известному чину
обусловливалась происхождением человека, при Петре стала обусловливаться
личными заслугами. Вне служебных должностей все дворяне слились в одну
сплошную массу и получили общее название шляхетства (кажется, с 1712 г.).
Таким образом, служба дворян стала правильнее и тяжелее; поступая в
полки, они отрывались от местности, были регулярным войском, служили без
перерывов, с редкими отпусками домой, и не могли укрываться легко от службы.
Изменилась, словом, организация государственной повинности дворян, но
существо повинности (военной и административной) осталось прежним.
Зато прочнее стало вознаграждение за службу. При Петре уже не видим
раздачи поместий служилым людям; если кому-нибудь дается земля, то в
вотчину, т.е. в наследственную собственность. Мало того, законодательство
Петра превратило и старые поместья в вотчины, расширив право распоряжения
ими. При Петре закон уже не знает различия между поместным и вотчинным
владением: оно различается только по происхождению. Кто может доказать право
собственности на землю, тот вотчинник; кто помнит, что его наследственная
земля принадлежит государству и отдана его предкам во владение, тот помещик.
Но, превратив законом поместья в вотчины, Петр на вотчины смотрел как на
поместья, считая их владениями, существующими в интересах государства.
Прежде для государственной пользы не дозволялось дробить поместья при
передаче их в потомство. Теперь Петр в тех же видах распространил это
правило и на вотчины. Указом 1714 г. (марта 23-го) он запретил дворянам
дробить земельные владения при завещании сыновьям. "Кто имеет несколько
сыновей, может отдать недвижимое одному из них, кому хочет", -- говорил
указ. Лишь тогда, когда не было завещания, наследовал старший сын; поэтому
некоторые исследователи несколько неправильно называют закон Петра о
единонаследии законом о майорате. Этот закон, соблюдавшийся дворянством
относительно поместий, вызвал сильное противодействие, когда был перенесен
на вотчины. Начались злоупотребления, обход закона, "ненависти и ссоры" в
дворянских семьях, -- и в 1731 г. императрица Анна отменила закон Петра и
вместе уничтожила всякое различие вотчин и поместий. Но этим последним
распоряжением она докончила лишь то, что признал Петр, за трудности службы
давший дворянству больше прав на поместья.
Но помимо расширения землевладельческих прав, сделавших более прочным
обладание поместьями, дворянство при Петре крепче завладело и крестьянами.
Этот вопрос об отношении дворян к крестьянам приводит нас к общему вопросу о
положении последних при Петре.
Мы уже видели, что созданное в XVII в. прикрепление крестьян к земле на
практике в конце века перешло в личную зависимость крестьян от
землевладельцев. Крестьяне, как холопы, продавались без земли. В то же время
лично зависимые люди -- холопы -- по воле господ садились на пашню и своей
жизнью и хозяйством ничем не отличались от крестьян. Правительство еще до
Петра заметило таких холопов ("задворных людей") и облагало их наравне с
крестьянами государственными податями. Выходило так, что землевладельцы
стремились сравнять крестьян с холопами, а правительство -- холопов с
крестьянами. Результатом этого было то обстоятельство, что и крестьяне, и
холопы чрезвычайно сблизились между собой на деле, хотя строго различались
по закону, Петр застал это положение и смешал крестьянство с холопством в
один податной и зависимый от землевладельцев класс. На этом основании многие
думают, что Петр вместо бывшего прикрепления к земле создал крепостное право
на крестьян. Но предыдущее изложение показывает, что это неверно: на деле
крестьянин становился в личную крепость от землевладельца еще до Петра. С
другой стороны, в законодательстве Петра нет ни одного указа, отменяющего
прикрепление к земле и устанавливающего крепостную зависимость личную;
крестьянин и при Петре оставался гражданином.
2. Меры относительно управления. Административные реформы Петра
развивались так же, как и сословные меры, без строгой системы, путем частных
нововведений в центральном и местном управлении. Однако легко можно
заметить, что сперва внимание Петра было занято преимущественно
переустройством областных учреждений, а затем перешло на организацию
центрального управления. Это видно уже из простого хронологического перечня
крупных установлении Петра в сфере администрации. В 1702 г. произошло
уничтожение старых губных старост и замена их воеводами, управлявшими
совместно с присутствием из выборных (от уезда) дворян; в 1708 г.
последовало разделение России на губернии (губернии делились на уезды), во
главе которых были поставлены губернаторы. При них в качестве советников и
помощников были учреждены с 1713 г. ландраты (выборные от дворян); кроме
ландратов дворяне в каждом уезде для управления уездом избирали земского
комиссара. В 1719 г. ландраты были уничтожены, но земские комиссары
остались; государство было поделено вновь на 12 губерний, губернии -- на
провинции, а провинции -- на уезды. Таким образом, если мы вспомним знакомые
нам бурмистерские палаты 1699 г. ч городские магистраты 1720 г., то скажем,
что Петр во все время своей деятельности трудился над переустройством
местного управления. Крупные же реформы в центральном управлении начались
лишь с 1711 г. В этом году был учрежден Сенат. В 1718 г. устроены коллегии;
в 1721 г. окончательно установлена должность генерал-прокурора. Так, заботы
о местной администрации шли впереди забот о центральной администрации.
Существует поэтому мнение, что Петр желал всю тяжесть управления перенести
из центра государства в области, но, потерпев неудачу вследствие недостатка
в областях способных людей, обратился к устройству центральных органов
администрации, которым подчинил все местные учреждения и передал все стороны
государственного управления.
В систематическом изложении созданная Петром администрация представится
в таком виде.
Во главе всего управления с 1711 г. стоит Сенат. Около 1700 г. старая
Боярская дума исчезает как постоянное учреждение и заменяется ближней
канцелярией государя, в которой, как в старину, происходит иногда совещание
бояр. Во время своих беспрестанных поездок ведение государственных дел в
Москве Петр поручал не учреждению, а нескольким доверенным лицам из старых
думных чинов (Петр никому не давал этих чинов, но и не отнимал их у имевших)
и лицам новых чинов и званий. Но в 1711 г., отправляясь в Прутский поход,
Петр вверяет государство Не лицам, а вновь основанному учреждению. Это
учреждение -- Сенат. Его существование, как объявлял сам Петр, вызвано
именно "отлучками" государя, и Петр повелевал всем слушаться Сената, как его
самого. Таким образом, миссия Сената первоначально была временной. Он
заменял собой: 1) старые думские комиссии, назначаемые для того, чтобы в
отсутствие государя "Москву ведать", и 2) постоянную "Расправную палату",
бывшую как бы судебным департаментом Боярской думы. Нос возвращением Петра к
делам Сенат не был упразднен, а стал постоянным учреждением, в организации
которого при Петре замечают три фазиса. С 1711 до 1718 г. Сенат был
собранием лиц, назначенных специально для присутствования в нем; с 1718 по
1722 г. Сенат делается собранием президентов коллегий; с 1722 г. Сенат
получает смешанный состав, в него входят некоторые президенты коллегий
(военной, морской, иностранной) и в то же время в нем есть сенаторы, чуждые
коллегиям.
Ведомство Сената состояло в контроле над администрацией, в разрешении
дел, выходящих из компетенции коллегий, и в общем направлении
административного механизма. Сенат был, таким образом, высшим
административным органом в государстве. Ему, в последние годы Петра,
присвоена была и судебная функция: Сенат стал высшей судебной инстанцией.
Относительно того, присуща ли была Сенату законодательная деятельность,
существуют разные оттенки взглядов. Одни (Петровский "О Сенате в
царствование Петра Великого") полагают, что Сенат в первое время имел
законодательную власть и иногда даже отменял указы самого Петра. Другие
(Владимирский-Буданов в критической статье "Учреждение Правит[ельствующего]
Сената") доказывают, что законодательная функция никогда Сенату не
принадлежала. Но все признают, что Петр, видоизменяя положение Сената в 1722
г., лишил его законодательной власти; ясно, что Петр рядом с собою, как с
единственным источником законодательной власти в государстве, не мог
поставить собрания с законодательными правами. Поэтому, если и признавать за
Сенатом законодательную функцию, то следует считать ее случайным и
исключительным явлением.
От разницы представлений о компетенции Сената зависит и разница в
представлениях о государственном значении его. Одни считают Сенат безусловно
высшим учреждением в государстве, объединяющим и направляющим всю
администрацию и не знающим над собой иной власти, кроме государевой
(Градовский, Петровский). Другие полагают, что, контролируя и направляя
администрацию, Сенат сам подвергался контролю и зависел от "верховных господ
министров" (т.е. приближенных к Петру лиц, управляющих войсками, флотом и
иностранными делами) и от генерал-прокурора, представителя особы государя в
Сенате (Владим.-Буданов, Дмитриев).
Должность генерал-прокурора, учрежденная в 1722 г., должна была, по
мысли Петра, служить связью между верховной властью и центральными органами
управления и средством для контроля над Сенатом. Петр испытал много средств
контроля: сперва за Сенатом смотрел генерал-ревизор (1715), затем в Сенате
дежурили, с целью ускорения дел и охранения порядка в заседаниях,
штаб-офицеры гвардии (1721); средством контроля были и обязательные
протоколы заседаний; наконец, была учреждена прокуратура. Генерал-прокурор
докладывал государю дела Сената, а Сенату передавал волю государя; он мог
остановить решение Сената; указы Сената получали силу только с его согласия;
он следил за исполнением этих указов (иначе говоря, за всей администрацией);
он, наконец, начальствовал над канцелярией Сената. Под его прямым
начальством действовали и другие агенты правительственного надзора:
обер-прокуроры и прокуроры при коллегиях и в губерниях (параллельно с
ними действовали и лица тайного надзора -- обер-фискалы и фискалы). Такое
значение генерал-прокурора сделало его самым властным лицом во всей
администрации, тем более что первый генерал-прокурор Ягужинский, человек
способный и деятельный, умел сообщить своей должности необыкновенный
престиж. Современники считали генерал-прокурора начальником Сената и первым
лицом в империи после монарха. Такой взгляд разделяется и теперь теми, кто
склонен принижать значение Сената. Напротив, некоторые (Градовский в своей
книге "Высшая администрация России XVIII в. и генерал-прокуроры") думают,
что, сливаясь с Сенатом в органическое целое и вне Сената не имея никакого
значения, генерал-прокурор только поднимал еще выше государственное значение
самого Сената.
3. Военное устройство. Московское правительство XVII в. располагало
сотнями тысяч вооруженного люда и вместе с тем ясно сознавало отсутствие
правильной организации и боевой готовности своих войск, О недостатках
дворянского ополчения, малоподвижного" и лишенного правильной военной
подготовки, мы уже говорили. Упоминали мы и о том, что уже в XVII в. в
Москве старались устроить правильные войска, увеличивая число стрелецких
полков и образуя полки "иноземного строя" (солдатские, рейтарские,
драгунские) из людей разных общественных состояний. С помощью иностранных
офицеров достигнуты были большие результаты; солдатские полки ко времени
Петра выросли уже до размеров внушительной военной силы. Однако и у
стрелецких, и у регулярных полков был один крупный, с военной точки зрения,
недостаток: и стрельцы (в большей степени), и солдаты (в меньшей степени)
были не только военными людьми, занимались не одной службой. Поселенные на
казенных землях, имея право жениться и заниматься промыслами, солдаты, и
особенно стрельцы, стали полувоенным, полупромышленным сословием. При таких
условиях их боевая готовность и военные качества не могли быть высокими.
Петр видоизменил организацию войск. Воспользовавшись старым военным
материалом, он сделал регулярные полки господствующим, даже исключительным
типом военной организации (только малороссийские и донские казаки сохранили
старое устройство). Кроме того, изменив быт солдат, он иначе, чем прежде,
стал пополнять войска. Только в этом отношении он и может считаться творцом
новой русской армии. Давая ему такое название, мы должны помнить, что
регулярная армия (совершенная или нет, другой вопрос) создалась уже в XVII
в.
Петр привязал солдата исключительно к службе, оторвав его от дома и
промысла. Воинская повинность при нем перестала быть повинностью одних
дворян, стрелецких и солдатских детей, да "гулящих" охотников. Повинность
эта легла теперь на все классы общества, кроме духовенства и граждан,
принадлежащих к гильдиям. Дворяне все обязаны были служить бессрочно
солдатами и офицерами, кроме немощных и командированных в гражданскую
службу. С крестьян же и горожан производились правильные рекрутские наборы,
которые в начале шведской войны были очень часты и давали Петру громадные
контингенты рекрут. В 1715 г. Сенат постановил, как норму для наборов, брать
одного рекрута с 75 дворов владельческих крестьян и холопов. Вероятно, такая
же приблизительно норма была и для казенных крестьян и горожан. Рекруты из
податных классов в войсках становились на одинаковом положении с
солдатами-дворянами, усваивали одинаковую военную технику, и вся масса
служащего люда составляла однородное войско, не уступавшее своими боевыми
качествами лучшим европейским войскам.
Результаты, достигнутые в этом отношении крайне энергичною
деятельностью Петра, были блестящи: в конце его царствования русская
регулярная армия состояла из 210 000 человек. Кроме того, было около 100 000
казачьих войск. Во флоте числилось 48 линейных кораблей, 787 галер и мелких
судов и 28 000 человек.
4. Меры для развития народного хозяйства. Заботы о народном хозяйстве в
деятельности Петра Великого всегда занимали очень видное место. Признаки
таких забот мы замечаем и в XVII в. И предшественники Петра были озабочены
поднятием экономического благосостояния Руси, расшатанного смутой. Но до
Петра не было достигнуто никаких результатов в этом отношении.
Государственные финансы, бывшие для московского правительства верным
показателем народного благосостояния, и до Петра, и в первое время его
царствования были в неудовлетворительном положении. Петр нуждался в деньгах
и должен был изыскивать новые источники государственных доходов. Забота о
пополнении государственной казны постоянным бременем лежала на нем и привела
Петра к той мысли, что поднять финансы страны возможно только путем коренных
улучшений народного хозяйства. Путь к таким улучшениям Петр видел в развитии
национальной промышленности и торговли. К развитию торговли и промышленности
он и направлял всю свою экономическую политику. В этом отношении он отдавал
дань идеям своего века, создавшим на Западе известную
меркантильно-покровительственную систему. В стремлении Петра создать на Руси
торговлю и промышленность и этим указать народу новый источник богатства
заключалась новизна экономических мер Петра. До него в XVII в. только
немногие личности (Крижанич, Ордин-Нащокин) мечтали под влиянием
западноевропейской жизни об экономических реформах на Руси. Само
правительство, издавая Новоторговый устав 1667 г., высказывало мысль о
важном значении торговли в государственной жизни. Но сознанная потребность
не повела за собой почти никаких практических мер к ее удовлетворению до
времени преобразований.
5. Меры относительно церковного управления. Эпоха Петра Великою в жизни
русской церкви полна историческим содержанием. Во-первых, уяснилось и
приняло новые формы как отношение церкви к государству, так и церковное
управление. Во-вторых, внутренняя церковная жизнь была отмечена борьбой
богословских взглядов (например, знакомый нам спор о пресуществлении между
великорусским и малорусским духовенством и другие несогласия). В-третьих,
оживилась литературная деятельность представителей церкви. В своем изложении
мы коснемся только первого из указанных пунктов, потому что второй имеет
специальный церковно-исторический интерес, а третий рассматривается в
истории литературы.
Рассмотрим сперва те меры Петра, которыми устанавливались отношения
церкви к государству и общий порядок церковного управления; затем перейдем к
частным мерам относительно церковных дел и духовенства.
Отношение церкви к государству до Петра в Московском государстве не
было точно определено, хотя на церковном соборе 1666--1667 гг. греками было
принципиально признано главенство светской власти и отрицалось право
иерархов вмешиваться в светские дела. Московский государь считался верховным
покровителем церкви и принимал активное участие в церковных делах. Но и
церковные власти призывались к участию в государственном управлении и влияли
на него. Борьбы церковной и светской властей, знакомой Западу, Русь не знала
(не было ее, строго говоря, и при Никоне). Громадный нравственный авторитет
московских патриархов не стремился заменить собой авторитет государственной
власти, и если раздавался со стороны русского иерарха голос протеста
(например, митрополита Филиппа против Ивана IV), то он не сходил никогда с
нравственной почвы.
Петр вырос не под таким сильным влиянием богословской науки и не в
такой благочестивой обстановке, как росли его братья и сестры. С первых же
шагов своей сознательной жизни он сошелся с "еретиками немцами" и, хотя
остался православным по убеждениям человеком, однако свободнее относился ко
многим обрядностям, чем обыкновенные московские люди, и казался зараженным
"ересью" в глазах старозаветных ревнителей благочестия. Можно с уверенностью
сказать, что Петр от своей матери и от консервативного патриарха Иоакима
(ум. 1690) не раз встречал осуждение за свои привычки и знакомство с
еретиками. При патриархе Адриане (1690--1700), слабом и несмелом человеке,
Петр встретил не более сочувствия своим новшествам, вслед за Иоакимом и
Адриан запрещал брадобритие, а Петр думал сделать его обязательным. При
первых решительных нововведениях Петра все протестующие против них, видя в
них ересь, искали нравственной опоры в авторитете церкви и негодовали на
Адриана, который малодушно молчал, по их мнению, тогда, когда бы следовало
стать за правоверие. Адриан действительно не мешал Петру и молчал, но он не
сочувствовал реформам, и его молчание, в сущности, было пассивной формой
оппозиции. Незначительный сам по себе, патриарх становился неудобен для
Петра, как центр и объединяющее начало всех протестов, как естественный
представитель не только церковного, но и общественного консерватизма.
Патриарх же, крепкий волею и духом, мог бы явиться могучим противником
Петра, если бы стал на сторону консервативного московского мировоззрения,
осуждавшего на неподвижность всю общественную жизнь.
Понимая эту опасность, Петр после смерти Адриана не спешил с избранием
нового патриарха, а "местоблюстителем патриаршего престола" назначил
Рязанского митрополита Стефана Яворского, ученого малоросса. Управление же
патриаршим хозяйством перешло в руки особо назначенных светских лиц. Нет
нужды предполагать, как делают некоторые, что уже тотчас после смерти
Адриана Петр решился упразднить патриаршество. Вернее думать, что Петр
просто не знал, что делать с избранием патриарха. К великорусскому
духовенству Петр относился с некоторым недоверием, потому что много раз
убеждался, как сильно не сочувствует оно реформам. Даже лучшие представители
древней русской иерархии, которые сумели понять всю национальность внешней
политики Петра и помогали ему как могли (Митрофаний Воронежский, Тихон
Казанский, Иов Новгородский), -- и те были против культурных новшеств Петра.
Выбрать патриарха из среды великорусов для Петра значило рисковать создать
себе грозного противника. Малорусское духовенство держало себя иначе: оно
само подверглось влиянию западной культуры и науки и сочувствовало
новшествам Петра. Но поставить малоросса патриархом было невозможно потому,
что во время патриарха Иоакима малорусские богословы были скомпрометированы
в глазах московского общества, как люди с латинскими заблуждениями; за это
на них было воздвигнуто даже гонение. Возведение малоросса на патриарший
престол повело бы поэтому к общему соблазну. В таких обстоятельствах Петр и
решил остаться без патриарха.
Отношение современников к деятельности Петра
Мы окончили наш обзор преобразовательной деятельности Петра. Она
касалась всех сторон общественной жизни и всех классов московского общества.
Поэтому люди всех направлений и положений почувствовали реформу Петра и,
задетые ею, так или иначе высказывали свое отношение и к преобразованию, и к
преобразователю. Отношение это было разнообразно. Не все понимали, к чему
стремился Петр, не все могли сознательно отнестись к преобразованиям. Массе
реформы казались странным, ненужным и непонятным делом. Народ не мог уловить
в деятельности Петра исторической традиции, какую видим теперь мы, и поэтому
считал реформу не национальной и приписывал ее личному капризу своего царя.
Однако много отдельных лиц, не только из высших слоев общества, но и из
народной массы, умели сочувствовать Петру вполне или отчасти. Эти люди
являлись деятельными сотрудниками государя и апологетами его преобразований.
Так, в эпоху Петра образовалось в его государстве две стороны людей:
противников и сторонников реформы.
Противников реформы мы уже отметили, когда говорили о первых шагах
преобразований. В 1698 г. стрелецкий розыск и резкие нововведения Петра по
возвращении из-за границы сразу возбудили внимание народа, который был
удивлен и жестокостью государя, и его немецкими еретическими замашками. В
обществе пошли оживленные толки, о которых мы знаем довольно из дел Тайного
приказа (Преображенского), занимавшегося следствиями политического
характера. В Москве и в областях роптали на Петра за то, что "бороды бреет и
с немцами водится и вера стала немецкая". По мнению многих, Петр
обасурманился, "ожидовился"; за близость к немцам и расположение Петра к
девице Монс, знакомой ему через Лефорта, в народе звали Петра "Лефортовым
зятем". Соображая, "чего ждать от басурмана", не удивлялись, что Петр
оказался жестоким в стрелецком розыске. Однако проявление этой жестокости
поражало народное воображение; даже бабы говорили между собой, что "котораго
дня государь и князь Ромодановский крови изопьют, того дня и те часы они
веселы, а котораго дня не изопьют, и того дня им хлеб не естся". Позже,
когда с началом шведской войны очень усилились подати и повинности,
происходили частые рекрутские наборы и служба дворян стала тяжелей, это
напряжение государственных сил объяснили не политическими потребностями, а
личным капризом и жестокостью Петра. Ему желали смерти, потому что думали:
"Как бы Петра убили, так бы и служба минула и черни бы легче было". Но Петр
жил и требовал от народа усиленного труда. Не привыкшие к такому труду с
отчаянием восклицали: "Мироед, весь мир переел. На него, кутилку, переводу
нет, только переводит добрыя головы". Петр казался врагом, "он дворян всех
выволок на службу, крестьян разорил с домами", побрал их в солдаты, а жен их
"осиротил и заставил плакать век". "Если он станет долго жить, он и всех нас
переведет", -- говорили в народе.
Таким образом, личность Петра и его культурные вкусы и политическая
деятельность были не поняты массой и возбуждали неудовольствие. Не понимая
происходящего, все недовольные с недоумением ставили себе вопрос о Петре:
"Какой он царь?" -- и не находили сразу ответа. Поведение Петра, для массы
загадочное, ничем не похожее на старый традиционный чин жизни московских
государей, приводило к другому вопросу: "Никак в нашем царстве государя
нет?" И многие решались утверждать о Петре, что "это не государь, что ныне
владеет". Дойдя до этой страшной догадки, народная фантазия принялась
усиленно работать, чтобы ответить себе, кто же такой Петр или тот, "кто ныне
владеет?"
Уже в первые годы XVIII в. появилось несколько ответов. Заграничная
поездка Петра дала предлог к одному ответу; "немецкие" привычки Петра
создали другой. На почве религиозного консерватизма вырос третий ответ,
столь же легендарный, как и первые два. Во-первых, стали рассказывать, что
Петр во время поездки за границу был пленен в Швеции и там "закладен в
столб", а на Русь выпущен вместо него царствовать немчин, который и владеет
царством, Вариантами к этой легенде служили рассказы о том, что Петр в
Швеции не закладен в столб, а посажен в бочку и пушен в море. Существовал
рассказ и такой, что в бочке погиб за Петра верный стрелец, а Петр жив,
скоро вернется на Русь и прогонит самозванца-немчина. Во-вторых, ходила в
народе легенда о том, будто Петр родился от "немки беззаконной", он
"замененный". И как царица Наталья Кирилловна стала отходить с сего света и
в то число говорила: "Ты, де, не сын мой, замененный". На чем основывалось
такое объяснение происхождения Петра, высказывали наивно сами рассказчики
легенды: "Велит носить немецкое платье -- знатно, что родился от немки".
В-третьих, наконец, в среде, кажется, раскольничьей, выросло убеждение, что
Петр антихрист, потому что гонит православие, "разрушает веру христианскую".
Получив широкое распространение в темной массе народа, все эти легенды
спутывались, варьировались без конца и соединялись в одно определение Петра:
"Он не государь -- латыш; поста никакого не имеет; он льстец, антихрист,
рожден от нечистой девицы".
Но недовольство народа не переходило в общее открытое сопротивление
Петру. Народ, правда, уходил от тяжести государственной жизни целыми массами
-- в казаки, в Сибирь, даже в Польшу. Однако обаяние грозной личности Петра,
отсутствие самостоятельных общественных союзов, наконец, отсутствие
единодушного отношения к Петру и реформе привели к тому, что против реформ
Петра были лишь отдельные местные вспышки. В 1705 г. произошел бунт в
Астрахани, не имевший ни твердой организации, ни ясно сознанной цели.
Бунтовщики объявили, что встали за веру, но не против Петра, а против бояр,
воевод и немцев, утеснителей и веры, и народа. Перед бунтом в Астрахани
ходили самые нелепые слухи о положении дел в государстве: так, астраханцы
спешили выдать замуж дочерей, боясь, что будут присланы казенные
женихи-немцы из Казани. Бунт был подавлен в 1706 г. В 1707 г. вспыхнул один
бунт среди инородцев (башкир), в другой -- на Дону у казаков под
предводительством атамана Булавина. Казачье движение было очень серьезно и
охватило обширный район: казаки штурмовали неудачно Азов и приближались к
Тамбову. Направлялось неудовольствие казаков против той государственной
опеки, которой с течением времени все более и более подпадали прежде вольные
казачьи общины. При Петре правительственный контроль над казаками был сразу
усилен: Петр потребовал от них всех бежавших на Дон в недавние годы
возвратить обратно в государство, кроме того, запретил казакам заводить
новые поселения (городки) без его указа. Когда же казаки не исполнили этих
требований, Петр для их исполнения отправил на Дон вооруженную силу. Не
знавшие прежде такого крутого отношения со стороны Москвы, казаки восстали
против государства за свою отжившую вольность, но были усмирены. Булавин
кончил самоубийством, бунтовщики сильно поплатились, и весь Дон был разорен.
Петр, очень серьезно посмотревший на казачий бунт, не отступил перед строгой
репрессией и не ослабил правительственного контроля над казачеством.
Этими явлениями и ограничивался протест населения против новшеств
Петра. Нам этот протест, и активный и пассивный, может показаться ничтожным,
но Петр всю свою жизнь прожил под давлением несочувствия к нему и к его
заветным стремлениям со стороны малоразвитого общества.
Сторонники и сотрудники Петра являлись, без сомнения, меньшинством в
русском обществе; но воспитанные в школе Петра и поставленные им у власти,
они прониклись взглядами своего воспитателя и после его смерти не дали
государству уклониться на путь реакции. Стремление к реакции было сильно в
обществе и при Петре. После него оно могло высказаться свободнее, могло
надеяться на успех. Победа над ним принадлежит "птенцам" Петра, и в этом их
главное историческое значение. Но птенцы Петра отличаются таким различием
происхождения, характеров, способностей и деятельности, что дать их общую
характеристику нет возможности. У них есть, пожалуй, единственная общая
черта -- практический характер воспитания и деятельности. Поэтому их можно
назвать школой практических дельцов, но характеризовать эту школу по ее
деятельности и направлению трудно. В нашем обзоре мы можем лишь назвать
виднейших помощников преобразователя.
С некоторыми мы уже встречались в предшествующем изложении, например с
Александром Даниловичем Меншиковым. Он был весьма низкого происхождения и за
свои способности из потешных солдат стал правой рукой Петра. Чрезвычайная
восприимчивость, ясность мысли, разносторонние способности давали ему
возможность понимать и исполнять лучше других то, что хотел Петр. Петр
наделил его большими полномочиями, и Меншиков стал вторым после Петра лицом
в государстве. Он работал во всех сферах государственной деятельности, и
многим казались настолько большими значение Меншикова и его способности,
что, по их мнению, дела стали бы, если бы не было Меншикова. Армия видела в
Меншикове талантливого полководца. Но любовью он не пользовался за свою
гордость, заносчивость и лихоимство. Последний порок привлекал внимание и
самого Петра: Меншикову не раз грозила ссылка, не раз государь
собственноручно бивал его; в конце царствования Меншиков находился под
формальным следствием. Но любовь к нему Петра и нужда, которую чувствовал
Петр в его способностях, заставляли держать Меншикова на высоте того
положения, какого он достиг в государстве. Спасало его и заступничество
супруги Петра - Екатерины, жившей до брака с Петром в доме Меншикова.
Были и другие заметные сотрудники Петра, взятые им из низших слоев
общества. Таковы, например, оставивший по себе яркую память генерал-прокурор
Сената Ягужинский и дипломат барон Шафиров. Оба они были не русские, а
только обруселые люди с довольно темным происхождением. Выдвинули их
недюжинные личные способности, разбирать которые Петр был большой мастер.
Большинство сотрудников Петра достигло высокого государственного положения
именно личными заслугами и талантами, а не аристократичностью происхождения.
Великий канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, генерал-адмирал граф Федор
Матвеевич Апраксин, дипломаты Петр Андреевич Толстой, Матвеев, Неплюев,
Артемий Волынский -- далеко не отличались родовитостью и вышли из рядов
неродословного дворянства XVII в.; их предки или вовсе не играли роли до
Петра, или стали заметны (вследствие личной выслуги) очень незадолго до
него. Из людей "родословных" на высоких административных постах при Петре
удерживались представители трех фамилий: Борис Петрович Шереметев, ставший
графом и фельдмаршалом;
князья Голицыны -- Дмитрий Михайлович, сенатор, и Михаил Михайлович,
фельдмаршал; и князья Долгорукие, из которых сенатор Яков Федорович стал
героем исторических преданий, как образец высокой честности и бесстрашия. Он
резко противоречил иногда распоряжениям Петра и в глаза Петру высказывал,
например, что царь Алексей стоял выше царя Петра по внутренней
государственной деятельности. Из родовитых лиц необходимо еще упомянуть кн.
Никиту Ивановича Репнина, фельдмаршала.
Так разнообразен был по своему социальному составу ближайший к Петру
круг его помощников. И знатный, и незнатный, и русский, и обруселый
иноплеменник одинаково могли подняться до непосредственной близости к
царю-реформатору. Поднимались до такой близости и иностранцы, случайно
появившиеся в России и ей чуждые; но Петр, лаская их и доверяя им, не ставил
их на первые места: везде над ними возвышался русский человек, хотя бы и
меньше иностранца знавший дело. (На назначение Брюса президентом, а не
только вице-президентом Берг-коллегии указывают как на редкое исключение из
этого правила). Из иностранцев, занявших видное положение в России, следует
назвать упомянутого графа Брюса, отчасти ученого, отчасти военного деятеля,
отчасти и дипломата;
далее -- барона Остермана, дипломата и администратора, способности
которого Петр по справедливости ставил высоко; наконец, Миниха, который
явился в Россию только в 1721 г. и заведовал, в качестве инженера,
постройкой Ладожского канала.
Семейные отношения Петра
Приведенные слова Посошкова до некоторой степени можно приложить и к
семейной жизни Петра: "Великий Монарх" не встречал полного сочувствия себе и
в семейном кругу. Мы видим, что в молодости поведение и разница взглядов
далеко отвели его от первой жены Евдокии Федоровны. Он нашел себе другую
привязанность (Монс) и дошел до открытого разрыва с родней жены --
Лопухиными. По возвращении из-за границы, он в 1698 г. постриг свою жену,
открыто ему не сочувствовавшую. С тех пор она жила в суздальском Покровском
монастыре под именем Елены, но далека была от верности вынужденным обетам
монашества.
От брака с Евдокией у Петра был сын Алексей, родившийся в 1690 г. До 9
лет он жил при матери и, конечно, воспитывался в несочувствии к отцу. После
пострижения матери он остался на попечении сестер отца в старом московском
дворце, в старозаветной обстановке царевичей. Петр, при своих постоянных
заботах и поездках, мало обращал внимания на воспитание сына; иногда бывали
у царевичей воспитатели-иностранцы (Гюйссен), обсуждался план образования
царевича за границей, но не был приведен в исполнение. И воспитатели мало
повлияли на Алексея, зато подействовала среда. От духовника царевича до
последнего товарища его забав возле Алексея собрались люди старого закала,
ненавистники реформ, боявшиеся и не любившие Петра. В старом забытом дворце
уцелела и старая по направлению среда. Царевич впитал в себя дореформенные
взгляды, дореформенную богословскую науку и дореформенные вкусы: стремление
к внешнему благочестию, созерцательному бездействию и чувственным
удовольствиям. Дряблая натура сына еще более усиливала его резкую
противоположность отцу. Боясь отца, царевич не любил его и даже желал ему
скорой смерти; быть с отцом для Алексея было "хуже каторги", по его
признанию. А чем больше рос царевич, тем чаще тревожил его отец. Петр
привлекал его к делу, думал практическим трудом воспитать в сыне достойного
себе помощника и наследника, давал ему поручения важного характера и часто
возил его с собой. Но с первых же шагов он убедился, что сын хотя и умен, но
к делу не способен, потому что бездеятелен по натуре и враждебен отцу по
взглядам. Петр думал силой переделать сына, даже "бивал" его, но безуспешно.
Сын остался пассивным, но упорным противником.
В 1711 г. Петр устроил женитьбу сына на принцессе Вольфенбюттельской
Софии Шарлотте. Нужно думать, что этим он еще надеялся переделать сына,
изменить условия его жизни, открыв доступ влиянию на сына культурной
женщины. Царевич хорошо относился к жене, но не изменился. Когда у Алексея
родился сын Петр и умерла жена (1715 г.), царь Петр стал иначе смотреть на
сына: с рождением внука можно было устранить сына от престола, ибо являлся
другой наследник. Кроме того, Петр мог рассчитывать сам иметь сыновей, так
как в 1712г. он формально вступил во второй брак. Женился он на женщине, с
которой уже несколько лет жил душа в душу. Она была дочерью простого
лифляндца, в Лифляндии попала в плен к русским, долго жила у Меншикова, в
его доме стала известна Петру и прочно овладела его привязанностью. Приняв
православие, она получила имя Екатерины Алексеевны Михайловой (а ранее
называлась Скавронской и Василевской) и еще до 1712 г. подарила Петру
дочерей Анну и Елизавету.
Екатерина была подходящим Петру человеком: скорее сердцем, чем умом
понимала она все взгляды, вкусы и желания Петра, откликалась на все, что
интересовало мужа, и с замечательной энергией умела быть везде, где был муж,
переносить все то, что переносил он. Она создала Петру не знакомый ему ранее
семейный очаг, достигла крепкого влияния на него и, будучи неустанной
помощницей и спутницей государя дома и в походах, добилась формального
замужества с Петром. Влиянию Екатерины некоторые исследователи склонны
приписывать решительный поворот в отношениях Петра к царевичу Алексею.
Поворот этот состоял в том, что Петр после смерти жены Алексея (1715)
передал сыну обширное письмо, в котором указывал на его неспособность к
делам и требовал или исправиться, или отказаться от надежды наследовать
престол. В необходимости дать ответ отцу царевич обратился за советом к
приятелям, и те посоветовали ему отказаться от престола лицемерно, для
избежания дальнейших неприятностей в случае упорства. Царевич так и сделал.
Но для Петра не было секретом, что все недовольные ходом дел видят в
консервативных привычках царевича надежду на возвращение старых порядков и
поэтому после Петра могут Алексея возвести на престол, несмотря на его
теперешний отказ. Петр потребовал от сына не простого отказа от престола, а
пострижения в монахи (что лишало его возможности вступить на трон) и снова
предлагал сыну приняться задело. Но Алексей на это отвечал, что готов идти в
монахи, и ответил снова лицемерно. Петр отложил решение этого вопроса, не
настаивая на пострижении сына, дал царевичу полгода на размышление и вскоре
уехал за границу.
Прошло полгода, и в 1716 г. Петр из Дании потребовал у сына ответа и
звал его к себе в том случае, если он раздумал идти в монахи. Под видом
поездки за границу к отцу царевич выехал из России и отправился в Австрию к
императору Карлу VI, у которого и просил защиты от отца. Карл скрыл его в
Неаполе. Но в 1717 г. посланные Петром на розыски царевича Толстой и
Румянцев нашли его и убедили добровольно вернуться в Россию. Алексей приехал
в Москву в 1718 г. и в присутствии многочисленного народа, собранного во
дворец, получил от отца прощение под условием, чтобы он отрекся от престола
и назвал тех лиц, по совету которых он бежал. Царевич назвал их.
Следствие, наряженное над этими людьми, вскрыло всю обстановку прежней
жизни царевича и дало такие результаты, каких Петр вряд ли ожидал. Он узнал
о непримиримой вражде сына и к самому себе, и ко всей своей деятельности,
узнал, что его сына окружали лица резко оппозиционного направления, что они
настраивали Алексея со временем действовать против отца и что Алексей готов
был на это. В то же время открылся ряд скандалов, в которых позорно
участвовали родственные Петру лица и даже его первая жена. Розыск привел к
суду, к строгим приговорам, много лиц было казнено; царица Евдокия заключена
в Новой Ладоге. Хотя следствие не открыло заговора против Петра со стороны
царевича, однако дало Петру полное юридическое основание взять назад свое
прощение сыну и передать царевича суду как государственного преступника.
Суд состоял из высших сановников (более ста), допросил царевича и при
допросах подверг его пытке. Результатом судебного следствия был смертный
приговор царевичу. Но судьба не допустила привести его в исполнение:
царевич, измученный страшными нравственными потрясениями И, быть может,
пыткой, умер в Петропавловской крепости 27 июня 1718г.
Петр лишился старшего сына. Младшие сыновья его от второго брака, Петр
и Павел, умерли в младенчестве. Остался один внук Петр Алексеевич и дочери
Анна и Елизавета; остались также племянницы Екатерина и Анна Ивановна. При
таком положении своей семьи Петр в 1722 г. издал указ о порядке
престолонаследия, которым отменялся прежний обычай наследования по семейному
старшинству и устанавливался новый порядок: царствующий государь имеет право
назначить своим наследником кого угодно и лишить престола назначенное лицо,
если оно окажется недостойным. Этот закон Петра после его смерти не раз
подвергал колебаниям судьбу русского престола, а сам Петр им не
воспользовался. Он не назначил себе преемника; косвенным же образом, как
думали, Петр указал на свою жену как на избранную наследницу:
в 1724 г. Екатерина была коронована в Москве Петром весьма
торжественно, в ознаменование ее заслуг перед государством и супругом.
Заметим, что закон о престолонаследии, шедший против векового обычая,
потребовал обстоятельного оправдания в глазах народа и вызвал любопытнейший
трактат Феофана Прокоповича "Правда воли монаршей". В нем оправдывалось
право монарха с разнообразных точек зрения -- даже с точки зрения теорий
Гуго Гроция и Гоббса.

Историческое значение деятельности Петра
Мы приступили к изложению эпохи преобразований с тем убеждением, что
эта эпоха была обусловлена всем ходом предшествовавшей исторической жизни
России. Мы ознакомились поэтому с существенными чертами допетровской жизни,
как она сложилась к тому моменту, когда начал свою деятельность Петр. Мы
изучали затем воспитание и обстановку детства и юности Петра, чтобы
ознакомиться с тем, как развилась личность преобразователя. И, наконец, мы
рассмотрели сущность реформационной деятельности Петра во всех ее
направлениях.
К какому выводу приведет нас наше изучение Петра? Была ли деятельность
традиционной или же она была резким неожиданным и неподготовленным
переворотом в государственной жизни Московской Руси?
Ответ довольно ясен. Реформы Петра по своему существу и результатам не
были переворотом; Петр не был "царем-революционером", как его иногда любят
называть.
Прежде всего деятельность Петра не была переворотом политическим: во
внешней политике Петр строго шел по старым путям, боролся со старыми
врагами, достиг небывалого успеха на Западе, но не упразднил своими успехами
старых политических задач по отношению к Польше и к Турции. Он много сделал
для достижения заветных помыслов Московской Руси, но не доделал всего.
Покорение Крыма и разделы Польши при Екатерине II были следующим шагом
вперед, который сделала наша нация, чем прямо продолжено было дело Петра и
старой Руси. В политике внутренней Петр недалеко ушел от XVII века.
Государственное устройство осталось прежним, полнота верховной власти,
формулированная царем Алексеем в словах Деяний Апостольских, получила более
пространное определение при Петре в Артикуле Воинском [* Арт. 20: "...Его
Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах
ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко
христианский государь, по своей воле и благомнению управлять".], в указах,
наконец, в философских трактатах Феофана Прокоповича. Земское
самоуправление, имевшее не политический, но сословный характер до Петра,
осталось таким же и при Петре. Над органами сословного самоуправления, как и
раньше, стояли учреждения бюрократические, и хотя внешние формы
администрации были изменены, общий тип ее оставался неизменным: как и до
Петра, было смешение начал личного с коллегиальным, бюрократического с
сословным.
Деятельность Петра не была и общественным переворотом. Государственное
положение сословий и их взаимные отношения не потерпели существенных
изменений. Прикрепление сословий к государственным повинностям осталось во
всей силе, изменился только порядок исполнения этих повинностей. Дворянство
при Петре не достигло еще права владения людьми как сословной привилегии, а
владело крестьянским трудом лишь на том основании, что нуждалось в
обеспечении за свою службу. Крестьяне не потеряли прав гражданской личности
и не считались еще полными крепостными. Жизнь закрепощала их все более, но,
как мы видели, началось это еще до Петра, а окончилось уже после него.
В экономической политике Петра, в ее целях и результатах, также нельзя
видеть переворот. Петр ясно определил ту задачу, к решению которой неверными
шагами шли и до него, -- задачу поднятия производительных сил страны. Его
программа развития национальной промышленности и торговли была знакома в
XVII в. теоретически Крижаничу, практически -- Ордину-Нащокину. Результаты,
достигнутые Петром, не поставили народного хозяйства на новое основание.
Главным источником народного богатства и при Петре остался земледельческий
труд, и Россия, имея после Петра более 200 фабрик и заводов, была все-таки
земледельческой страной, с очень слабым торговым и промышленным развитием.
И в культурном отношении Петр не внес в русскую жизнь новых откровений.
Старые культурные идеалы были тронуты до него; в XVII в. вопрос о новых
началах культурной жизни стал резко выраженным вопросом. Царь Алексей,
отчасти и царь Федор, вполне являлись уже представителями нового
направления. Царь Петр в этом -- прямой их преемник. Но его предшественники
были учениками киевских богословов и схоластиков, а Петр был учеником
западноевропейцев, носителей протестантской культуры. Предшественники Петра
мало заботились о распространении своих знаний в народе, а Петр считал это
одним из главных своих дел. Этим он существенно отличался от государей XVII
в. Так, Петр не был творцом культурного вопроса, но был первым человеком,
решившимся осуществить культурную реформу. Результаты его деятельности были
велики: он дал своему народу полную возможность материального и духовного
общения со всем цивилизованным миром. Но не следует, однако, преувеличивать
этих результатов. При Петре образование коснулось только высших слоев
общества, и то слабо; народная же масса пока осталась при своем старом
мировоззрении.
Время Елизаветы Петровны (1741-1761)
Общая оценка эпохи. Приступая к изучению весьма любопытного времени
Елизаветы Петровны, мы прежде всего наведем небольшую историческую справку.
Значение времени Елизаветы оценивалось и до сих пор оценивается различно.
Елизавета пользовалась большой популярностью;
но были люди, и весьма умные люди, современники Елизаветы, которые с
осуждением вспоминали ее время и ее порядки. Таковы, например, Екатерина II
и Н. И. Панин; и вообще, если взять в руки старые мемуары, касающиеся этой
эпохи, то найдешь в них почти всегда некоторую насмешку по отношению ко
времени Елизаветы. К деятельности ее относились с улыбкой. И такой взгляд на
эпоху Елизаветы был в большой моде; в этом отношении задавала тон сама
Екатерина II, к которой вскоре после смерти Елизаветы перешла власть, а
просвещенной императрице вторили и другие. Так, Н. И. Панин про царствование
Елизаветы писал: "Сей эпок заслуживает особливое примечание:
в нем все было жертвовано настоящему времени, хотениям припадочных
людей и всяким посторонним малым приключениям в делах". Панин, очевидно,
плохо помнил то, что было до Елизаветы, потому что его характеристика может
относиться и к эпохе временщиков, "припадочных людей" 1725--1741 гг. Если
захотим верить Панину, то мы должны отозваться о времени Елизаветы как о
времени темном и одинаковом с предыдущими временами. Точка зрения Панина
перешла и в нашу историческую литературу. В труде С. В. Ешевского ("Очерк
царствования Елизаветы Петровны") находим, например, такие слова: "С тех пор
(с Петра Великого) до самой Екатерины Великой русская история сводится к
истории частных лиц, отважных или хитрых временщиков, и истории борьбы
известных партий, придворных интриг и трагических катастроф" (Соч., II,
366). Эта оценка (несправедливая вообще) за царствованием Елизаветы не
признает никакого исторического значения. По мнению Ешевского, время
Елизаветы такое же время непонимания задач России и реформы Петра, как и
эпоха временщиков и немецкого режима. "Смысл реформы начинает снова
открываться только при Екатерине II", -- говорит он (Соч., II, 373). Так
дело обстояло до С. М. Соловьева. Соловьев был отлично обставлен документами
и хорошо ознакомился с делами архивов елизаветинского времени. Изученный им
громадный материал совместно с Полным собранием законов привел его к иному
убеждению. Соловьев, если искать точного слова, "полюбил" эту эпоху и писал
о ней с сочувствием. Он твердо помнил, что русское общество почитало
Елизавету, что она была очень популярной государыней. Главной заслугой
Елизаветы считал он свержение немецкого режима, систематическое
покровительство всему национальному и гуманность: при таком направлении
правительства Елизаветы много полезных частностей вошло в русскую жизнь,
успокоило ее и позволило разобраться в делах; национальные "правила и
привычки" воспитали при Елизавете целый ряд новых деятелей, составивших
славу Екатерины II. Время Елизаветы подготовило многое для блестящей
деятельности Екатерины и внутри, и вне России. Таким образом, историческое
значение времени Елизаветы определяется, по мнению Соловьева, его
подготовительной ролью по отношению к следующей эпохе, а историческая
заслуга Елизаветы состоит в национальности ее направления ("Ист. Росс.",
XXIV).
Нет никакого сомнения в том, что последняя точка зрения более
справедлива, чем враждебные Елизавете взгляды. Возвращение Елизаветы к
национальной политике и внутри, и вне России в связи с мягкостью приемов ее
правительства сделало ее очень популярной государыней в глазах современников
и дало ее царствованию иной исторический смысл в сравнении с темным временем
предшествовавших правлений. Мирные наклонности правительства во внешней
политике, гуманное направление во внутренней -- симпатичными чертами
обрисовали царствование Елизаветы и повлияли на нравы русского общества,
подготовив его к деятельности екатерининского времени.
Благоговея пред памятью Петра Великого и спеша вернуть Россию к его
порядкам, Елизавета тем самым готовила почву для лучшего понимания и
продолжения преобразовательной деятельности Петра и действительно являлась
предшественницей Екатерины II. Но, признавая такое историческое значение за
временем Елизаветы, мы, однако, не должны преувеличивать его. Мы увидим, что
при Елизавете, как и раньше, много значили "припадочные люди", т.е.
фавориты: делами управляла "сила персон", к порядкам Петра Великого
вернулись далеко не вполне; в управлении государством не было определенной
программы, а программа Петра Великого не всегда соблюдалась и не
развивалась. Идеи Елизаветы (национальные и гуманные) вообще выше ее
деятельности (несистематической и малосодержательной), и историческое
значение времени Елизаветы основывается именно на этих идеях. Причины всех
особенностей правления Елизаветы заключались, во-первых, в той обстановке,
какую Елизавета получила от своих предшественников, вступая на престол (эту
обстановку мы уже знаем), а во-вторых, в свойствах самой Елизаветы и ее
сотрудников. Ознакомимся с главными деятелями времени Елизаветы.
Деятели времени Елизаветы. Что касается до самой императрицы, то ее
судьба и личность нам уже насколько известны. На престол вступила она
32-летней женщиной после нескольких лет тяжелой жизни. Характер ее
сформировался окончательно, вкусы и взгляды определились. По своему
образованию и характеру Елизавета не могла стать во главе государства
активным его правителем. Неподготовленность к делам заставляла ее управлять
с помощью доверенных лиц. Современники иногда обвиняли Елизавету в
чудовищной лени и беспечности в самых серьезных делах. Позднейшие
исследователи не всегда верят этому обвинению: медленность, с которой
императрица осуществляла свои решения, они объясняют не беспечностью и
ленью, а той осторожностью и сдержанностью, с какой Елизавета отыскивала
наилучший исход при разноречивых советах и всевозможных влияниях; когда же
ее решение созревало, императрица не ленилась ее осуществить и тотчас же
скрепляла бумагу неизменной подписью -- "Елисавет". Во всяком случае в
государственных делах императрица, давая общий тон правительству, не
вмешивалась деятельно в частности управления и предоставляла их своим
сотрудникам. В частном быту Елизавета была чисто русским человеком, любила
повеселиться, хорошо покушать и распустила придворных настолько, что хроника
ее дворца была не беднее анекдотами, интригами и сплетнями, чем предыдущее
время, несмотря на большую крутость Елизаветы, способной сильно вспыхнуть и
строго взыскать.
Вполне понятно, что ближайшими сотрудниками Елизаветы и главными
государственными деятелями стали в большинстве случаев те люди, которые
окружали Елизавету до вступления на престол и в трудное для нее время, при
Анне, служили ей верную службу. Нужно, впрочем, отдать справедливость
Елизавете в том, что, устраняя немцев, она не гнала тех русских, которые
играли видную роль при немецком господстве. Так, рядом со старыми слугами
Елизаветы -- Разумовскими, Воронцовыми, Шуваловыми -- стали удел и люди
старого правительства -- Бестужев-Рюмин, Черкасский и Трубецкой. В рядах
дипломатов даже остались немцы: Кейзерлинг -- посланник в Вене и Варшаве,
Корф -- в Копенгагене, Гросс -- в Гааге.
Изо всех деятелей самым близким к императрице был Алексей Григорьевич
Разумовский, о котором предание говорит, что он был негласно обвенчан с
Елизаветой. Бедный малороссийский казачонок, он пас деревенское стадо и имел
прекрасный голос. Благодаря последнему обстоятельству он попал в придворные
певчие и был взят ко дворцу цесаревны Елизаветы. Привязанность Елизаветы к
Разумовскому была очень крепка: она продолжалась до ее смерти, и Разумовский
неизменно оставался одним из самых влиятельных людей в России. Он стал
кавалером всех русских орденов и генерал-фельдмаршалом и был возведен в
графы Римской империи. Он был очень властен, даже жил во дворце, но,
отличаясь честным, благодушным и ленивым характером, мало влиял на
государственное управление, постоянно уклоняясь от правительственных дел,
делал много добра в Малороссии и России и по своим вкусам и привычкам
оставался больше простым малороссом, чем русским вельможей. В истории
русского двора он -- замечательная личность, в истории государства -- вовсе
незаметный деятель.
Высокое положение Алексея Разумовского подняло и его брата Кирилла:
15-ти лет от роду, в 1743 г., Кирилл был "инкогнито" отправлен за границу
учиться под присмотром адъюнкта Академии наук Г. Н. Теплова и получил там
чисто аристократическое воспитание; 16-ти лет он был уже графом Римской
империи, 18-ти -- президентом Академии наук, 22-х --генерал-фельдмаршалом и
гетманом Малороссии. Для него в 1750 г. и было восстановлено гетманство, не
существовавшее с 1734 г. Характером этот баловень счастья пошел в старшего
брата, и если более брата заметен был в государственной деятельности, то
благодаря лишь своему образованию. Он был человеком честным и порядочным, но
пассивным и, занимая высокие должности, к влиянию не стремился.
Гораздо более Разумовского влиял надела Петр Иванович Шувалов, сперва
камер-юнкер Елизаветы, затем сенатор, конференц-министр,
генерал-фельдцехмейстер (т.е. начальник артиллерии) и управитель многих иных
ведомств. Занимая массу должностей, П. Шувалов был в то же время крупным
промышленником и откупщиком. И в сфере управления, и в хозяйственных делах
он проявил большие способности и в то же время сильное стремление к наживе и
крайнее честолюбие. Властолюбивый интриган и нечестный стяжатель затмевали в
нем государственного деятеля. Своим государственным влиянием он пользовался
для личных целей. Он выхлопотал себе вредную для русской промышленности
монополию на рыбный промысел в Белом и Каспийском морях; захватил на откуп
Гороблагодатские железные заводы и массу иных откупных статей;
являясь крупнейшим промышленником и торговцем в государстве, добился
важной отмены внутренних таможенных пошлин для личных выгод. При дворе он
крепко держался благодаря влиянию жены (Мавры Егоровны, рожд. Шепелевой,
ближайшей фрейлины Елизаветы), а отчасти и по собственному уму и ловкости.
Лицемерный и умевший примениться ко всяким обстоятельствам, он являлся
страшным для всех человеком и по своему влиянию, и по своей мстительности.
Один только Алексей Разумовский, говорят, безбоязненно и безнаказанно бивал
его иногда батожьем под веселую руку на охоте. Вообще П. И. Шувалов был
человек без принципов, без морали и представлял собой темное лицо
царствования Елизаветы. Он был настолько ненавидим народом, что
петербургская толпа на его похоронах не удержалась от враждебной
демонстрации.
Совершенную противоположность ему представлял Ив. Ив. Шувалов, заметная
личность в истории русской образованности. Его всегда видели с книгой в
руках, он учился для знаний, потому что любил их; наука выработала в нем
определенное нравственное мировоззрение и сделала одним из первых пионеров
просвещения в России. Он поддерживал русскую науку, как мог (вспомним его
переписку с Ломоносовым), основал первый в России Московский университет и
при нем две гимназии. Будучи камергером и большим любимцем Елизаветы, И. И.
Шувалов не стремился, однако, к государственной и политической деятельности
и оставался меценатом и куратором Московского университета; на нем не лежит
ни одного пятна -- напротив, это была личность замечательно привлекательная,
представитель гуманности и образованности, лучший продукт петровских
культурных преобразований и украшение елизаветинской эпохи. Третий Шувалов
-- Александр Иванович, хотя и очень быстро сделал свою карьеру, но не
проявил ни особенного ума, ни особых способностей. Он был начальником Тайной
канцелярии, которая при Елизавете почти бездействовала, почему был незаметен
и ее начальник.
Внешней политикой при Елизавете управляли три государственных канцлера:
князь Алексей Михайлович Черкасский, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин и
граф Михаил Илларионович Воронцов. Первый был совершенно неспособный и
недалекий человек, сделавший свою карьеру той ролью, какую случайно сыграл
при восстановлении самодержавия Анны. О его личности и неспособности ходили
анекдоты: он был очень нерешителен, самую простую бумагу, требовавшую
подписи, прочитывал по нескольку раз, брал перо, чтобы ее подписать, и
оставлял его, и в конце концов бумага не получала подписи, ибо кн.
Черкасский ее боялся. Значение его было ничтожно и в делах, и при дворе. Он
умер в начале царствования Елизаветы (1742 г.), так что о нем мало
приходится упоминать в обзоре ее царствования.
Внешнюю политику Елизаветы определил своим направлением преемник
Черкасского -- А. П. Бестужев-Рюмин, стоявший во главе русской дипломатии с
1742 по 1757 г. Это был человек времени Петра Великого, бесспорно умный и
способный, по тому времени удивительно образованный и, что называется, на
все руки. По натуре он был великий практик, что же касается моральной его
физиономии, то она не совсем ясна, и о ней есть несколько мнений. Некоторые
полагают, что он был очень честен. Несмотря на то что он по службе принимал
подарки, подкупить его было невозможно. Когда Фридрих II задумал дать ему
подарок (узнав, что Бестужев берет таковые от Австрии), то убедился, что
прусскими деньгами нельзя ни задобрить, ни купить Бестужева. Он был
несомненно истинным патриотом и ни за что не поддался бы в сторону Пруссии,
которую считал опасным соседом. Еще в 1708 г. он был отправлен Петром
учиться за границу и приобрел там солидное разностороннее образование: был
химиком, медиком и дипломатом. С 1712 г. он был на дипломатической службе
при разных дворах, жил в Германии, Англии, Дании, Голландии и хорошо
ознакомился с положением политических дел в Европе. Он сознательно относился
к политической системе Петра Великого и в то же время усвоил основной
принцип всех держав той эпохи -- стремление к политическому равновесию. Его
дипломатической программой и стала, с одной стороны, охрана системы Петра
Великого, с другой -- заботы о поддержании равновесия. Служебная карьера ему
долго не удавалась. После Петра он был в немилости, и только приверженность
к Бирону выдвинула его, как мы видели, в 1740 г. на должность
кабинет-министра. Он снова, однако, пал при свержении Биро-на и выдвинулся
вполне только при Елизавете.
На Бестужева как на политического деятеля смотрят различно. Одни в нем
видят деятеля без программы, другие, напротив, находят в Бестужеве удачного
ученика Петра и здравого политика. Соловьев ("История России", т. XX --
XXIV) и Феоктистов ("Отношения России к Пруссии в царствование Елизаветы
Петровны") основательно признают за Бестужевым крупные дипломатические
достоинства. Выдающимся дипломатом считает его и Е. Н. Щепкин
("Русско-австрийский союз"). Принято думать, что Бестужев держался традиции
Петра Великого. "Союзников не покидать, -- говорил он о своей системе, -- а
оные (союзники) суть: морские державы Англия и Голландия, которых Петр 1
всегда наблюдать старался; король польский яко курфюрст саксонский, королева
венгерская по положению их земель, которыя натуральный с Российскою империею
союз имеют; сия система -- система Петра Великаго". Союз с Австрией ("с
королевой венгерской"), который был с Петра как бы традицией всей русской
дипломатии, поддерживался усердно и Бестужевым и привел к вражде с Францией
(пока она враждебна Австрии) и с Пруссией. Французское влияние сперва было
сильно при дворе Елизаветы; Бестужев постарался его уничтожить и после
упорной интриги добился высылки из России знакомого нам Шетарди и ссылки
Лестока, его агента (1748). Прусскому королю Фридриху II он был ярым врагом
и приготовлял Семилетнюю войну, потому что считал его не только злым
противником Австрии, но и опасным нарушителем европейского равновесия.
Фридрих звал Бестужева "cet enraqe chancelier", позднейшие исследователи
называют его одним из наиболее мудрых и энергичных представителей
национальной политики в России и ставят ему в большую заслугу именно то, что
его трудами сокращены были силы "скоропостижного прусского короля". Заслуги
Бестужева неоспоримы, преданность его традициям Петра также; но при оценке
Бестужева историк может заметить, что традиции Петра хранил он не во всем их
объеме. Петр решал исконные задачи национальной политики, побеждал вековых
врагов и брал у них то, в чем веками нуждалась Русь. Для достижения вековых
задач он старался добыть себе верных друзей и союзников в Европе; но дела
Европы сами по себе мало трогали его; про европейские державы он говаривал:
"Оне имеют нужду во мне, а не я в них" -- в том смысле, что счеты западных
держав между собой не затрагивали русских интересов и Россия могла не
вступаться в них, тогда как в Европе желали пользоваться силами России --
каждая страна в своих интересах. Мы видели, что Петр не успел решить ни
турецкого, ни польского вопроса и завещал их преемникам: он не успел
определить своих отношений и к некоторым европейским державам, например к
Англии. Традиция, завещанная Петром, заключалась, таким образом, в
завершении вековой борьбы с национальными врагами и в создании прочных
союзов в Западной Европе, которые способствовали бы этому завершению.
Политика Бестужева не вела Россию по стопам Петра в первом отношении.
Турецкий и польский вопросы решены были позже Екатериной II. Бестужев
заботился только об установлении должных отношений России к Западу и здесь
действительно подражал программе Петра, хотя, быть может, слишком увлекался
задачей общеевропейского политического равновесия, больше, чем того требовал
здравый эгоизм России.
После Бестужева, попавшего в опалу в 1757 г., его место занял граф
Михаил Илларионович Воронцов, бывший ранее камер-юнкером Елизаветы. Еще в
1744 г. он был сделан вице-канцлером, но при Бестужеве имел мало значения.
Трудолюбивый и честный человек, он, однако, не обладал ни образованием, ни
характером, ни опытностью Бестужева. Получив в свои руки политику России во
время войны с Пруссией, он не внес в нее ничего своего, был доступен
влияниям со стороны и не мог так стойко, как Бестужев, держаться своих
взглядов. При Елизавете он вел войну с Пруссией, при Петре III готов был к
союзу с ней и при Екатерине II снова был близок к разрыву.
Петр III и переворот 1762 года
Петр Федорович и Екатерина Алексеевна. В 1742 г. Елизавета объявила
наследником своего племянника, родного внука Петра Великого (и внука сестры
Карла XII шведского) герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Петра-Ульриха. Для
русских людей он был таким же немецким принцем, как и те, от которых в 1741
г. освободилось русское общество и которые ему были так постылы. Этот свои
выбор или, лучше сказать, необходимость этого выбора Елизавета скоро стала
считать серьезным несчастьем. Четырнадцатилетний осиротелый герцог был
перевезен из Голштинии в Россию, нашел в Елизавете вторую мать, принял
православие и вместо немецкого воспитания стал получать русское. В 1745 г.
его поспешили женить. Вопрос о невесте очень долго обсуждался при дворе,
потому что браку придавали политическое значение и боялись ошибиться.
Наконец Елизавета остановилась на том лице, на которое указала, в
противность Бестужеву, французско-прусская партия, на которое указал и
Фридрих прусский, -- на принцессе Софии-Августе-Фредерике
Ангальт-Цербст[ской]. Ее отец был только генералом прусской службы,
комендантом Штетина; мать в заботах о довольно бедном хозяйстве успела
потерять чувство такта и хороший характер, приобретя наклонность к стяжаниям
и пересудам. Невеста с матерью приехала в Россию, приняла православие и была
названа Екатериной Алексеевной; 25 августа 1745 г. произошла свадьба
17-летнего Петра с 16-летней Екатериной. Но все замечали, что жених был
холоден к невесте и прямо ссорился с будущей тещей. Впрочем, мать Екатерины
проявила свой неуживчивый характер по отношению ко всем и потому была
отправлена из России в том же 1745 г. Молодая чета осталась как бы одинокой
в большом елизаветинском дворце, будучи оторвана от немецкой среды, от
обстановки своего детства. И мужу, и жене приходилось самим определять свою
личность и свои отношения при дворе.
Петр Федорович был человеком слабоодаренным и физическими силами, и
умственными, рано лишился матери и отца и остался на руках гофмаршала
Брюммера, который был более солдат, чем образованный человек, более конюх,
чем педагог. Детство Петра прошло так, что ничем добрым его нельзя было
вспомнить. Его воспитание было запушено, как и его образование. Брюммер
установил такой порядок жизни для своего воспитанника, который не мог не
расстраивать его здоровья, и без того слабого: например, при продолжительных
занятиях мальчик не имел моциона и не ел до двух часов дня. А в час обеда
владетельный герцог часто лишь смотрел из угла, как его дворня ела обед, в
котором ему самом было отказано педагогами. Плохо питая мальчика, ему не
позволяли развиться, почему он и стал вялым и слабым. Нравственное
воспитание было пренебрежено: стояние на коленях на горохе, украшение
ослиными ушами, удары хлыста и даже битье чем попало были обыкновенным
средством педагогического убеждения. Ряд нравственных унижений перед
придворными, грубых окриков Брюммера и его наглых выходок не мог, конечно,
выработать в принце ни здравых нравственных понятий, ни чувства
человеческого достоинства. Умственное воспитание тоже было плохо. Петр
изучал много языков, много предметов, но учили его через силу, не
сообразуясь с его слабыми способностями, и он мало усвоил и получил
отвращение к учению. Латынь же, которая в то время была обязательна для
каждого образованного человека, ему надоела до того, что он запретил
помещать в свою библиотеку в Петербурге латинские книги. Когда он явился в
Россию и Елизавета познакомилась с ним, она удивилась скудости его познаний.
Его принялись снова учить, уже на православный русский лад. Но науке
помешали болезни Петра (в 1743 -- 1745 гг. он три раза был серьезно болен),
а затем женитьба. Выучив православный катехизис наскоро, Петр остался с
воззрениями немца-протестанта. Знакомясь с Россией из уроков академика
Штелина, Петр не интересовался ею, скучал уроками и оставался весьма
невежественным и неразвитым человеком с немецкими взглядами и привычками.
Россию он не любил и думал суеверно, что ему в России несдобровать. Его
интересовали одни "увеселения": он любил танцевать, по-детски шалить и
играть в солдаты. Военное дело его интересовало в высшей степени, но он не
изучал его, а забавлялся им и, как немец, благоговел перед королем
Фридрихом, которому хотел подражать всегда и во всем и не умел никогда ни в
чем.
Женитьба не образумила его и не могла образумить потому, что он не
чувствовал своих странностей и был очень хорошего мнения о самом себе. На
жену, которая была неизмеримо выше его, он смотрел свысока. Так как учить
его перестали, то он считал себя взрослым человеком и, разумеется, не хотел
поучиться у жены ни ее такту, ни ее сдержанности, ни, наконец, ее
деловитости. Дел он не хотел знать, напротив, расширил репертуар забав и
странных выходок: то по целым часам хлопал по комнатам кучерским кнутом, то
безуспешно упражнялся на скрипке, то собирал дворцовых лакеев и играл с ними
в солдаты, то производил смотры игрушечным солдатикам, устраивал игрушечные
крепости, разводил караулы и проделывал игрушечные военные упражнения; а
раз, на восьмом году своей женитьбы, судил по военным законам и повесил
крысу, съевшую его крахмального солдатика. Все это проделывалось с серьезным
интересом, и по всему было видно, что эти игры в солдатики чрезвычайно его
занимали. Жену свою он будил по ночам для того, чтобы она ела с ним устрицы
или становилась на часы у его кабинета. Ей он подробно описывал красоту
увлекшей его женщины и требовал внимания к такой оскорбительной для нее
беседе. Бестактно относясь к Екатерине и оскорбляя ее, он не имел такта и в
отношении -посторонних лиц и позволял себе разные пошлости: например, в
церкви во время службы, за спиной тетки, он передразнивал священников, а
когда на него смотрели фрейлины, он показывал им язык, но так, чтобы тетка
этого не видела: своей тетки он все-таки очень боялся. Сидя за столом, он
издевался над прислугой, обливал ей платья, подталкивал блюда на соседей и
старался поскорее напиться. Так вел себя наследник престола, взрослый
человек и отец семейства (в 1754 г. у него родился сын Павел). "Петр
обнаруживал все признаки остановившегося духовного развития, -- говорит С.
М. Соловьев, -- он являлся взрослым ребенком". Императрица Елизавета
понимала свойства Петра и часто плакала, беспокоясь за будущее, но изменить
порядок престолонаследия не решалась, потому что Петр III был прямым
потомком Петра Великого.
Не теряли, однако, надежды приохотить и приучить Петра к делам. Штелин
продолжал его знакомить с государственными делами теоретически, а в 1756 г.
Петра назначили членом Конференции, учрежденной, как мы видели, для особо
важных дел. В то же время в качестве герцога голштинского Петр каждую неделю
"в понедельник и пятницу со своими голштинскими министрами совет держал и
дела своего герцогства управлял". Все эти заботы имели кое-какой результат.
Петр заинтересовался делами, но не России, а Голштинии. Вряд ли он хорошо их
узнал, но он усвоил голштинские взгляды, желая отвоевать у Дании голштинские
земли и очень возился с голштинскими солдатами и офицерами, которых ему
дозволено было с 1755 г. привезти в Россию. С ними летом он жил в лагерях в
Ораниенбауме, усвоил себе их солдатские манеры и фатовство, у них выучился
курить, пить по-солдатски и мечтать о голштинских завоеваниях.
Определилось с течением времени и отношение Петра к России и русским
делам. Он говорил своей жене, что "не рожден для России, что он непригоден
русским и русские непригодны ему и убежден он, что погибнет в России". Когда
освободился шведский престол и Петр не мог его занять, хотя имел право, он
со злобой говорил вслух: "Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен
считать себя государственным арестантом, тогда как, если бы оставили меня на
воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа". Когда Петр
присутствовал на Конференции, он подавал свои мнения и в них обнаруживал
полное незнакомство с политическим положением России; о русских интересах
рассуждал он с точки зрения своей любви к прусскому королю. Так, незнание
России, презрение к ней, стремление уйти из нее, голштинские симпатии и
отсутствие зрелой личности отличали будущего русского императора. Канцлер
Бестужев серьезно думал о том, чтобы или совсем устранить Петра от власти,
или оградить иным путем от его влияния интересы России.
Совсем иного рода человек была жена Петра, великая княгиня Екатерина
Алексеевна. Выросши в скромной семье незначительного принца, строгого
протестанта и отца, Екатерина получила некоторое образование, увеличенное
собственной ее наблюдательностью и восприимчивостью. В детстве она много
путешествовала по Германии, много видела и слышала. Уже тогда она своей
живостью и способностями обращала на себя внимание наблюдательных лиц: в
Брауншвейге один каноник, занимавшийся предсказаниями, заметил ее матери:
"На лбу вашей дочери я вижу по крайней мере три короны". Когда Екатерину с
матерью вызвали в Россию, для нее не была секретом цель поездки, и бойкая
девочка сумела с большим тактом сделать свои первые шаги при русском дворе.
Отец ее написал ей в руководство ряд правил благоразумной сдержанности и
скромности. Екатерина к этим правилам присоединила свой собственный такт и
замечательное практическое чутье и обворожила Елизавету, завоевала симпатии
двора, а затем и народа. Не старше 15-ти лет, она вела себя лучше и умнее,
чем ее руководительница мать. Когда мать ссорилась и сплетничала, дочь
старалась приобрести общее расположение. Она усердно занялась русским языком
и православным вероучением. Блестящие способности позволили ей оказать в
короткое время большие успехи, и при церемонии крещения она так твердо
прочла символ веры, что всех этим удивила. Но сохранились известия, что
перемена религии для Екатерины была не так легка и радостна, как с на
показывала императрице и двору. В благочестивом смущении перед этим шагом
Екатерина много плакала и, говорят, искала утешения у лютеранского пастора.
Однако уроки православного законоучителя от этого не прекращались.
"Честолюбие берет свое", -- замечал по этому поводу один дипломат. И сама
Екатерина признавалась, что она была честолюбива.
Не любя ни мужа, ни Елизаветы, Екатерина тем не менее держала себя в
отношении их очень хорошо. Она старалась исправлять и покрывать все выходки
мужа и не жаловалась на него никому. К Елизавете же она относилась
почтительно и как бы искала ее одобрения. В придворной среде она искала
популярности, находя для каждого ласковое слово, стараясь примениться к
нравам двора, стараясь казаться чисто русской набожной женщиной. В то время,
когда ее муж оставался голштинцем и презирал русских, Екатерина желала
перестать быть немкой и отказалась после смерти родителей от всяких прав на
свой Ангальт-Цербст. Ее ум и практическая осмотрительность заставляли
окружающих видеть в ней большую силу, предугадывать за ней большое
придворное влияние. И действительно, с годами Екатерина заняла при дворе
видное положение; ее знали с хорошей стороны даже в народной массе. Для всех
она стала виднее и симпатичнее своего мужа.
Но личная жизнь Екатерины была незавидна. Поставленная далеко от дел и
оставляемая на целые дни мужем, Екатерина не знала, что делать, потому что
совсем не имела общества: она не могла сближаться с придворными дамами,
потому что "смела видеть перед собою только горничных", по ее собственным
словам; она не могла сближаться с кругом придворных мужчин, потому что это
было неудобно. Оставалось читать, и "чтение" Екатерины продолжалось восемь
первых лет ее супружеской жизни. Сперва она читала романы: случайный
разговор с знакомым ей еще в Германии шведским графом Гилленборгом направил
ее внимание на серьезные книги. Она перечитала много исторических сочинений,
путешествий, классиков и, наконец, замечательных писателей французской
философии и публицистической литературы XVIII в. В эта годы она и получила
ту массу сведений, которой удивляла современников, тот философский
либеральный образ мыслей, который принесла с собой на престол. Она считала
себя ученицей Вольтера, поклонялась Монтескье, изучала Энциклопедию и
благодаря постоянному напряжению мысли стала исключительным человеком в
русском обществе своего времени. Степень ее теоретического развития и
образования напоминает нам силу практического развития Петра Великого. И оба
они были самоучками.
Во второй половине царствования Елизаветы великая княгиня Екатерина уже
была вполне сложившимся и очень заметным человеком при дворе. На нее
обращено было большое внимание дипломатов, потому что, как они находят, "ни
у кого нет столько твердости и решительности" -- качеств, которые ей дают
много возможностей в будущем. Екатерина независимее держится, явно не в
ладах со своим мужем, навлекает на себя недовольство Елизаветы. Но самые
видные "припадочные" люди Елизаветь, Бестужев, Шувалов, Разумовский, теперь
не обходят великой княгини вниманием, а стараются, напротив, установить с
нею добрые, но осторожные отношения. Сама Екатерина входит в сношения с
дипломатами и русскими государственными людьми, следит за ходом дел и даже
желает на них влиять. Причиной этого была болезненность Елизаветы:
можно было ждать скорой перемены на престоле. Все понимали, что Петр не
может быть нормальным правителем и что его жена должна играть при нем
большую роль. Понимала это и Елизавета: опасаясь со стороны Екатерины
какого-либо шага в свою пользу против Петра, она стала к ней относиться
дурно и даже прямо враждебно; с течением времени так же относится к жене сам
Петр. Окруженная подозрительностью и враждой и побуждаемая честолюбием,
Екатерина понимала опасность своего положения и возможность громадного
политического успеха. Об этой возможности говорили ей и другие: один из
посланников (прусский) ручался ей, что она будет императрицей; Шуваловы и
Разумовские считали Екатерину претенденткой на престол; Бестужев вместе с
ней строил планы о перемене престолонаследия. Екатерина сама должна была
готовиться действовать и для своей личной защиты, и для достижения власти
после смерти Елизаветы. Она знала, что муж привязан к другой женщине (Елиз.
Ром. Воронцовой) и желал заменить ею свою жену, в которой видел опасного для
себя человека. И вот, чтобы смерть Елизаветы не застала ее врасплох, не
отдала в руки Петра беззащитной, Екатерина стремится приобрести себе
политических друзей, образовать свою партию. Она тайно вмешивается в
политические и придворные дела, ведет переписку с очень многими видными
лицами. Дело Бестужева и Апраксина (1757--1758 гг.) показало Елизавете, как
велико было при дворе значение великой княгини Екатерины. Бестужева обвиняли
в излишнем почтении перед Екатериной. Апраксин был постоянно под влиянием ее
писем. Падение Бестужева было обусловлено его близостью к Екатерине, и самое
Екатерину постигла в ту минуту опала императрицы. Она боялась, что ее вышлют
из России, и с замечательной ловкостью достигла примирения с Елизаветой. Она
стала просить у Елизаветы аудиенции, чтобы выяснить ей дело. И Екатерине
была дана эта аудиенция ночью. Во время беседы Екатерины с Елизаветой за
ширмами в той же комнате тайно были муж Екатерины Петр и Иван Ив. Шувалов, и
Екатерина догадалась об этом. Беседа имела для нее решающее значение. При
Елизавете Екатерина стала утверждать, что она ни в чем не виновата, и, чтобы
доказать, что ничего не хочет, просила императрицу, чтобы ее отпустили в
Германию. Она просила об этом, будучи уверена, что поступят как раз
наоборот. Результатом аудиенции было то, что Екатерина осталась в России,
хотя была окружена надзором. Теперь ей приходилось вести игру уже без
союзников и помощников, но она продолжала ее вести еще с большей энергией.
Если бы Елизавета не умерла так неожиданно скоро, то, вероятно, Петру III не
пришлось бы вступить на престол, ибо заговор уже существовал и за Екатериной
стояла уже очень сильная партия. С мужем Екатерина примириться не могла, она
не могла его выносить; он же видел в ней злую, слишком независимую и
враждебную ему женщину. "Нужно раздавить змею", -- говорили окружавшие Петра
голштинцы, передавая этим выражением мысли его о жене. Во время болезни
Екатерины он даже прямо мечтал о ее смерти.
Так, в последние годы Елизаветы обнаружилась полная неспособность ее
наследника и большое значение и ум его жены. Вопрос о судьбе престола очень
занимал Елизавету;
по словам Екатерины, государыня "с трепетом смотрела на смертный час и
на то, что после ея происходить может". Но она не решалась отстранить
племянника прямо. Придворная среда также понимала, что Петр не может быть
правителем государства. Многие задумывались, как устранить Петра, и
приходили к различным комбинациям. Устранить было можно, передав права
малолетнему Павлу Петровичу, причем мать его Екатерина получила бы большую
роль. Можно было бы поставить у власти и прямо Екатерину. Без нее же вопрос
не мог быть решен ни в каком случае (о бывшем императоре Иоанне тогда никто
и не думал). Поэтому Екатерина и помимо своих личных качеств и стремлений
получила большое значение и являлась центром политических комбинаций и
знаменем движения против Петра. Можно сказать, что еще до смерти Елизаветы
Екатерина стала соперницей своему мужу и между ними начался спор о русской
короне.
Время Екатерины II (1762-1796)
Обстановка воцарения. Новый переворот был совершен, как и прежние,
гвардейскими дворянскими полками; он был направлен против императора,
заявившего очень резко свои национальные симпатии и личные странности детски
капризного характера. В таких обстоятельствах вступление на престол
Екатерины имеет много общего с вступлением на престол Елизаветы. И в 1741 г.
переворот совершался силами дворянской гвардии против ненационального
правительства Анны, полного случайностей и произвола нерусских временщиков.
Мы знаем, что переворот 1741 г. имел следствием национальное направление
елизаветинского правительства и улучшение государственного положения
дворянства. Таких же следствий вправе мы ожидать и от обстоятельств
переворота 1762 г., и действительно, как увидим, политика Екатерины II была
национальной и благоприятной дворянству. Эти черты были усвоены политике
императрицы самими обстоятельствами ее воцарения. В этом она неизбежно
должна была следовать Елизавете, хотя и относилась с иронией к порядкам
своей предшественницы.
Но переворот 1741 г. поставил во главе правления Елизавету, женщину
умную, но малообразованную, которая принесла на престол только женский такт,
любовь к своему отцу и симпатичную гуманность. Поэтому правительство
Елизаветы отличалось разумностью, гуманностью, благоговением к памяти Петра
Великого. Но оно не имело своей программы и поэтому стремилось действовать
по началам Петра. Переворот 1762 г., напротив, поставил на трон женщину не
только умную и с тактом, но и чрезвычайно талантливую, на редкость
образованную, развитую и деятельную. Поэтому правительство Екатерины не
только возвращалось к хорошим старым образцам, но вело государство вперед по
собственной программе, которую приобрело мало-помалу по указаниям практики и
отвлеченных теорий, усвоенных императрицей. В этом Екатерина была
противоположна своей предшественнице. При ней была система в управлении, и
поэтому случайные лица, фавориты, менее отражались на ходе государственных
дел, чем это было при Елизавете, хотя фавориты Екатерины были очень заметны
не только деятельностью и силой влияния, но даже капризами и
злоупотреблениями.
Так, обстановка воцарения и личные качества Екатерины определяют
заранее особенности ее правления. Нельзя не заметить, однако, что личные
взгляды императрицы, с которыми она взошла на престол, не вполне
соответствовали обстоятельствам русской жизни и теоретические планы
Екатерины не могли перейти в дело вследствие того, что не имели почвы в
русской практике. Екатерина образовалась на либеральной французской
философии XVIII в., усвоила и даже высказывала открыто ее "вольнодумные"
принципы, но не могла провести их в жизнь или по неприложимости их, или
вследствие противодействия окружавшей ее среды. Поэтому появилось некоторое
противоречие между словом и делом, между либеральным направлением Екатерины
и результатами ее практической деятельности, которая была довольно верна
историческим русским традициям. Вот почему иногда обвиняют Екатерину в
несоответствии ее слов и дел. Мы увидим, как произошло это несоответствие;
увидим, что в практической деятельности Екатерина жертвовала идеями
практике; увидим, что идеи, введенные Екатериной в русский общественный
оборот, не прошли, однако, бесследно, но отразились на развитии русского
общества и на некоторых правительственных мероприятиях.
Первое время правления. Первые годы правления Екатерины были для нее
трудным временем. Сама она не знала текущих государственных дел и не имела
помощников:
главный делец времени Елизаветы, П. И. Шувалов, умер;
способностям других старых вельмож она доверяла мало. Один граф Никита
Ив. Панин пользовался ее доверием. Панин был дипломатом при Елизавете
(послом в Швеции); ею же был назначен воспитателем великого князя Павла и
оставлен в этой должности и Екатериной. При Екатерине, хотя канцлером
оставался Воронцов, Панин стал заведовать внешними делами России. Екатерина
пользовалась советами старика Бестужева-Рюмина, возвращенного ею из ссылки,
и других лиц прежних правлений, но это были не ее люди: ни верить в них, ни
доверяться им она не могла. Она советовалась с ними в разных случаях и
поручала им ведение тех или иных дел; она оказывала им внешние знаки
расположения и даже почтения, вставая, например, навстречу входившему
Бестужеву. Но она помнила, что эти старики когда-то смотрели на нее сверху
вниз, а совсем недавно предназначали престол не ей, а ее сыну. Расточая им
улыбки и любезности, Екатерина их остерегалась и многих из них презирала. Не
с ними хотела бы она править. Для нее надежнее и приятнее были те лица,
которые возвели ее на трон, то есть младшие вожаки удавшегося переворота; но
она понимала, что они пока не имели ни знаний, ни способностей к управлению.
Это была гвардейская молодежь, мало знавшая и мало воспитанная. Екатерина
осыпала их наградами, допустила к делам, но чувствовала, что поставить их во
главе дел нельзя:
им надо было раньше перебродить. Значит, тех, кого можно было бы
немедля ввести в правительственную среду, Екатерина не вводит потому, что им
не доверяет; тех же, которым она доверяет, она не вводит потому, что они еще
не готовы. Вот причина, почему в первое время при Екатерине не тот или
другой круг, не та или иная среда составляла правительство, а составляла его
совокупность отдельных лиц. Для того чтобы организовать плотную
правительственную среду, нужно было, конечно, время.
Так, Екатерина, не имея годных к власти надежных людей, не могла ни на
кого опереться. Она была одинока, и это замечали даже иностранные послы. Они
видели и то, что Екатерина переживала вообще трудные минуты. Придворная
среда относилась к ней с некоторой требовательностью:
как люди, возвышенные ею, так и люди, имевшие силу ранее, осаждали ее
своими мнениями и просьбами, потому что видели ее слабость и одиночество и
думали, что она им обязана престолом. Французский посол Бретейль писал: "В
больших собраниях при дворе любопытно наблюдать тяжелую заботу, с какой
императрица старается понравиться всем, свободу и надоедливость, с какими
все толкуют ей о своих делах и о своих мнениях... Значит, сильно же
чувствует она свою зависимость, чтобы переносить это".
Это свободное обращение придворной среды было очень тяжело Екатерине,
но пресечь его она не могла, потому что не имела верных друзей, боялась за
свою власть и чувствовала, что сохранить ее она может только любовью двора и
подданных. Она и употребляла все средства, чтобы, по выражению английского
посла Букингама, приобрести доверие и любовь подданных.
Были у Екатерины действительные основания опасаться за свою власть. В
первые дни ее правления среди армейских офицеров, собранных на коронацию в
Москву, шли толки о состоянии престола, об императоре Иоанне Антоновиче и
великом князе Павле. Некоторые находили, что эти лица имеют больше прав на
власть, чем императрица. Все эти толки не выросли в заговор, но очень
тревожили Екатерину. Значительно позднее, в 1764 г., обнаружился и заговор
для освобождения императора Иоанна. Иоанн Антонович со времени Елизаветы
содержался в Шлиссельбурге. Армейский офицер Мирович сговорился со своим
товарищем Ушаковым освободить его и его именем совершить переворот. Оба они
не знали, что бывший император в заключении лишился ума. Хотя Ушаков утонул,
Мирович и один не отказался от дела и возмутил часть гарнизона. Однако при
первом же движении солдат, согласно инструкции, Иоанн был заколот своими
надсмотрщиками и Мирович добровольно отдался в руки коменданта. Он был
казнен, и его казнь страшно подействовала на народ, при Елизавете отвыкшей
от казней. И вне войска Екатерина могла ловить признаки брожения и
неудовольствия: не верили смерти Петра III, говорили с неодобрением о
близости Г. Г. Орлова к императрице. Словом, в первые годы власти Екатерина
не могла похвалиться, что имеет под ногами твердую почву. Особенно неприятно
ей было услышать осуждение и протест из среды иерархии. Митрополит
Ростовский Арсений (Мацевич) поднял вопрос об отчуждении церковных земель в
такой неудобной для светской власти и для самой Екатерины неприятной форме,
что Екатерина нашла нужным поступить с ним круто и настояла на его
расстрижении и заключении.
При подобных условиях Екатерина, понятно, не могла сразу выработать
определенную программу правительственной деятельности. Ей предстоял тяжелый
труд сладить с окружающей средой, примениться к ней и овладеть ею,
присмотреться к делам и главным потребностям управления, выбрать помощников
и узнать ближе способности окружающих ее лиц. Понятно, как мало могли помочь
ей в этом деле принципы ее отвлеченной философии, но, понятно, как много
помогли ей природные способности, наблюдательность, практичность и та
степень умственного развития, какой она владела вследствие широкого
образования и привычки к отвлеченному философскому мышлению. Упорно трудясь,
Екатерина провела первые годы своего царствования в том, что знакомилась с
Россией и с положением дел, подбирала советников и укрепляла свое личное
положение во власти.
Тем положением дел, какое она застала, вступая на престол, она не могла
быть довольна. Главная забота правительства -- финансы -- были далеко не
блестящи. Сенат не знал точно цифры доходов и расходов, от военных расходов
происходили дефициты, войска не получали жалованья, а беспорядки финансового
управления страшно запутывали и без того плохие дела. Знакомясь с этими
неприятностями в Сенате, Екатерина получала понятие о самом Сенате и с
иронией относилась к его деятельности. По ее мнению, Сенат и все прочие
учреждения вышли из своих оснований; Сенат присвоил себе слишком много
власти и подавил всякую самостоятельность подчиненных ему учреждений.
Напротив, Екатерина в известном своем манифесте 6 июля 1762 г. (в котором
она объяснила мотивы переворота) желала, чтобы "каждое государственное место
имело свои законы и пределы". Поэтому она постаралась устранить
неправильности в положении Сената и дефекты в его деятельности и мало-помалу
свела его на степень центрального административно-судебного учреждения,
воспретив ему законодательную деятельность. Это было сделано ею очень
осторожно: для скорейшего производства дел она разделила Сенат на 6
департаментов, как это было при Анне, придав каждому из них специальный
характер (1763 г.); с Сенатом стала сноситься через генерал-прокурора А. А.
Вяземского и дала ему секретную инструкцию не поощрять Сената на
законодательную функцию; наконец, повела все свои важнейшие мероприятия
помимо Сената своею личной инициативой и авторитетом. В результате была
существенная перемена в центре управления: умаление Сената и усиление
единоличных властей, стоявших во главе отдельных ведомств. И все это
достигнуто исподволь, без шума, крайне осторожно.
Обеспечивая свою самостоятельность от неудобных старых порядков
управления, Екатерина с помощью того же Сената деятельно занималась делами:
искала средств поправить финансовое положение, решала текущие дела
управления, присматривалась к состоянию сословий, озабочена была делом
составления законодательного кодекса. Во всем этом не было еще видно
определенной системы; императрица просто отвечала на потребности минуты и
изучала положение дел. Волновались крестьяне, смущенные слухом освобождения
от помещиков, -- Екатерина занималась крестьянским вопросом. Волнения
достигали больших размеров, против крестьян употреблялись пушки, помещики
просили защиты от крестьянских насилий, -- Екатерина, принимая ряд мер для
водворения порядка, заявляла: "Намерены мы помещиков при их мнениях и
владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении
содержать". Рядом с этим делом шло другое: грамота Петра III о дворянстве
вызвала некоторые недоумения недостатками своей редакции и сильное движение
дворян из службы, -- Екатерина, приостановив ее действие, в 1763 г. учредила
комиссию для ее пересмотра. Однако эта комиссия не пришла ни к чему, и дело
затянулось до 1785 г. Изучая положение дел, Екатерина увидела необходимость
составить законодательный кодекс. Уложение царя Алексея устарело;
уже Петр Великий заботился о новом кодексе, но безуспешно:
законодательные комиссии, бывшие при нем, не выработали ничего. Почти все
преемники Петра были заняты мыслью составить кодекс; при императрице Анне, в
1730 г., и при императрице Елизавете, в 1761 г., требовались даже депутаты
от сословий для участия в законодательных работах. Но трудное дело
кодификации не удавалось. Екатерина II серьезно остановилась на мысли
обработать русское законодательство в стройную систему.
Изучая положение дел, Екатерина желала познакомиться и с самой Россией.
Она предприняла ряд поездок по государству: в 1763 г. ездила из Москвы в
Ростов и Ярославль, в 1764 г. -- в Остзейский край, в 1767 г. проехала по
Волге до Симбирска. "После Петра Великого, -- говорит Соловьев, -- Екатерина
была первая государыня, которая предпринимала путешествия по России с
правительственными целями" (XXVI, 8).
Так прошли первые пять лет внутреннего правления молодой государыни.
Она привыкла к своей обстановке, присмотрелась к делам, выработала
практические приемы деятельности, подобрала желаемый круг помощников.
Положение ее окрепло, и ей не грозили никакие опасности. Хотя в эти пять лет
не обнаружилось никаких широких мероприятий, Екатерина, однако, уже строила
широкие планы реформаторской деятельности.
Историческое значение деятельности Екатерины II
Историческое значение деятельности Екатерины II определяется довольно
легко на основании того, что было сказано нами об отдельных сторонах
екатерининской политики.
Мы видели, что Екатерина по вступлении на престол мечтала о широких
внутренних преобразованиях, а в политике внешней отказалась следовать за
своими предшественниками, Елизаветой и Петром III. Она сознательно отступала
от традиций, сложившихся при Петербургском дворе, а между тем результаты ее
деятельности по своему существу были таковы, что завершили собой именно
традиционные стремления русского народа и правительства.
В делах внутренних законодательство Екатерины II завершило собой тот
исторический процесс, который начался при временщиках. Равновесие в
положении главных сословий, во всей силе существовавшее при Петре Великом,
начало разрушаться именно в эпоху временщиков (1725--1741), когда
дворянство, облегчая свои государственные повинности, стало достигать
некоторых имущественных привилегий и большей власти над крестьянами -- по
закону. Наращение дворянских прав наблюдали мы во время и Елизаветы, и Петра
III. При Екатерине же дворянство становится не только привилегированным
классом, имеющим правильную внутреннюю организацию, но и классом,
господствующим в уезде (в качестве землевладельческого класса) и в общем
управлении (как бюрократия). Параллельно росту дворянских прав и в
зависимости от него падают гражданские права владельческих крестьян. Расцвет
дворянских привилегий в XVIII в. необходимо соединялся с расцветом
крепостного права. Поэтому время Екатерины II было тем историческим
моментом, когда крепостное право достигло полного и наибольшего своего
развития. Таким образом деятельность Екатерины II в отношении сословий (не
забудем, что административные меры Екатерины II носили характер сословных
мер) была прямым продолжением и завершением тех уклонений от старорусского
строя, какие развивались в XVIII в. Екатерина в своей внутренней политике
действовала по традициям, завещанным ей от ряда ближайших ее
предшественников, и довела до конца то, что они начали.
Напротив, в политике внешней Екатерина, как мы видели, была прямой
последовательницей Петра Великого, а не мелких политиков XVIII в. Она
сумела, как Петр Великий, понять коренные задачи внешней русской политики и
умела завершить то, к чему стремились веками московские государи. И здесь,
как в политике внутренней, она довела до конца свое дело, и после нее
русская дипломатия должна была ставить себе новые задачи, потому что старые
были исчерпаны и упразднены. Если бы в конце царствования Екатерины встал из
гроба московский дипломат XVI или XVII вв., то он бы почувствовал себя
вполне удовлетворенным, так как увидел бы решенными удовлетворительно все
вопросы внешней политики, которые так волновали его современников. Итак,
Екатерина -- традиционный деятель, несмотря на отрицательное ее отношение к
русскому прошлому, несмотря, наконец, на то, что она внесла новые приемы в
управление, новые идеи в общественный оборот. Двойственность тех традиций,
которым она следовала, определяет и двоякое отношение к ней потомков. Если
одни не без основания указывают на то, что внутренняя деятельность Екатерины
узаконила ненормальные последствия темных эпох XVIII в., то другие
преклоняются перед величием результатов ее внешней политики. Как бы то ни
было, историческое значение екатерининской эпохи чрезвычайно велико именно
потому, что в эту эпоху были подведены итоги предыдущей истории, завершились
исторические процессы, раньше развивавшиеся. Эта способность Екатерины
доводить до конца, до полного разрешения те вопросы, какие ей ставила
история, заставляет всех признать в ней первостепенного исторического
деятеля, независимо от ее личных ошибок и слабостей.

Время Павла I (1796-1801)
Лишь с недавнего времени личность и судьба императора Павла получили
надлежащее освещение в исторической литературе. Кроме старого, но не
стареющего труда Д. Ф. Кобеко "Цесаревич Павел Петрович" мы имеем теперь для
общего ознакомления с царствованием Павла труды Е. С. Шумигорского ("Имп.
Мария Федоровна", "Е. И. Нелидова" и "Имп. Павел I"), в которых господствует
благожелательное отношение к Павлу, и затем монографии Н. К. Шильдера ("Имп.
Павел" и "Имп. Александр I") с тенденцией против Павла. Кроме того, ценны по
материалам и по изложению отдельных сторон павловского времени: Панчулидзев
"История кавалергардов", т. II; Брикнер "Смерть Павла I" и сборник
"Цареубийство 11 марта 1801 года" (СПб., 1907). В самое последнее время
(1916) вышел обстоятельный труд проф. М. В. Клочкова "Очерки
правительственной деятельности времени императора Павла I", в котором
сделана попытка научного изучения внутреннего управления России при Павле. С
освобождением павловской эпохи от условий государственной тайны наука
получает возможность не только изучить причины странностей этого государя и
обстоятельств его смерти, но и понять его психологию и истинные мотивы
возмущения против него.
Время Николая I (1825-1855)
14-е декабря 1825 г. Принесение присяги новому государю было назначено
на понедельник 14 декабря, накануне же вечером предполагалось заседание
Государственного совета, в котором император Николай желал лично изъяснить
обстоятельства своего воцарения в присутствии младшего брата Михаила,
"личнаго свидетеля и вестника от цесаревича Константина". Дело немного
затягивали потому, что Михаил Павлович находился тогда на пути из Варшавы в
Петербург и мог вернуться в Петербург только вечером 13 декабря. Но так как
он опоздал, то заседание Государственного совета состоялось без него, в
полночь с 13-го на 14-е декабря, а утром 14-го, также еще до приезда
Михаила, принесена была присяга начальниками гвардейских войск, и затем эти
начальники отправились в свои части приводить к присяге солдат. В церквах в
то же время читался народу манифест о вступлении на престол императора
Николая.
Новый государь не с полным спокойствием ждал конца присяги. Еще 12
декабря узнал он по донесению, присланному из Таганрога, о существовании
заговора, или заговоров, а 13-го у него уже могли быть сведения и о том, что
в самом Петербурге готовится движение против него. Петербургский военный
генерал-губернатор граф Милорадович на все вопросы по этому делу отвечал
успокоительно: но он не имел о заговоре правильного понятия и не считал
нужным принять принудительные меры, несмотря на то что 13-го обнаружились
кое-какие признаки агитации в полках. Первый беспорядок 14 декабря произошел
в конной артиллерии, где офицеры и солдаты желали видеть у присяги великого
князя Михаила Павловича. В городе знали, что он не присягал до того дня
никому, и удивлялись его отсутствию в такую важную минуту. В это время
Михаил уже приехал в Петербург; не медля он явился в артиллерийские казармы
и успокоил смутившихся. Но затем пришла во дворец весть, что части
гвардейских Московского и Гренадерского полков не присягнули и, увлеченные
некоторыми офицерами, после насилий над начальниками, вышли из казарм и
сгруппировались в две толпы на Сенатской площади близ памятника Петру
Великому. К ним пристали матросы гвардейского экипажа и уличная публика.
Среди собравшихся раздавалось "ура Константину Павловичу!". Против
возмутившихся были поставлены со всех сторон гвардейские войска, и сам
император Николай приехал на Сенатскую площадь. Попытки увещания не привели
ни к чему: успокаивавший мятежников граф Милорадович был убит выстрелом из
пистолета. Натиск на мятежников конной гвардии не удался: толпа устояла
против скользивших по гололедице лошадей и стрельбой из ружей отбила атаку.
Тогда прибегли к пушкам; несколько картечных выстрелов из орудий, стоявших у
Адмиралтейства, рассеяли толпу, и она побежала по Галерной улице и вдоль
Невы. Оставалось искать виновных.
В сущности, происшедший уличный беспорядок не был серьезным бунтом. Он
не имел никакого плана и общего руководства, не имел и военной силы. Весь
день толпа провела в бездействии и рассыпалась от первой картечи. Внешнее
значение этого эпизода так и было понято императором Николаем, по словам
которого бунтовавшие роты "впали в заблуждение". Но важность происшедшего 14
декабря мятежа состояла в том, что он был внешним выражением скрытого
политического движения, которое выразилось и другими подобными же
признаками, вроде мятежа в Черниговском полку на юге. Руководители этого
движения были обнаружены и задержаны очень скоро после 14 декабря. К лету
1826 г. заговор был уже изучен, и виновные, в числе до 120 человек, были
преданы особому верховному суду, в состав которого были введены
"государственные сословия": Государственный совет, Сенат и Синод. По
приговору суда, смягченному несколько императором Николаем, пять виновных
были преданы смертной казни, остальные были сосланы в каторжные работы и на
поселение в Сибирь. Так закончилось "дело декабристов", послужившее прологом
к царствованию императора Николая I.
Это дело было самой существенной частностью в той обстановке, в какой
совершилось воцарение Николая; оно всего более определило настроение новой
власти и направление ее деятельности. Новая власть вступила в жизнь не
совсем гладко, под угрозой переворота и "ценой крови своих подданных" ("au
prix du sang de mes sujets", как выразился император Николай). Попытка
переворота исходила из той же дворянской среды, которая в XVIII в. не раз
делала подобные попытки, а орудием переворота избрана была та же гвардия,
которая в XVIII столетии не раз служила подобным орудием. В XVIII в.
перевороты иногда удавались, и создаваемая ими власть получала тот или иной
характер, то или иное направление в зависимости от условий минуты. Теперь, в
1825 г., попытка переворота не удалась, но тем не менее она оказала влияние
на новую власть. Не только самое существование заговора и мятеж, но и планы
заговорщиков, их идеи и проекты, обнаруженные следствием, дали толчок
правительственной мысли. Император Николай и его советники сделали из 14
декабря два вывода. Из них один, более широкий, можно назвать политическим;
другой, более узкий, -- административным.
Изучая оппозиционное движение, бывшее для многих совершенной
неожиданностью, император Николай неизбежно должен был заметить, что оно
направлялось не только против реакционного настроения последнего десятилетия
жизни императора Александра, но и против общих основ русского правопорядка,
построенного на крепостном праве. Крестьянский вопрос был одним из
существенных пунктов в освободительных мечтаниях декабристов, и освобождение
крестьян связывалось в их проектах с другими не менее существенными
реформами общественной жизни и общественного устройства. Проекты декабристов
получили особенное значение в глазах новою государя потому, что они не
стояли уединенно: многое из того, что говорили привлеченные к следствию
заговорщики, говорилось не только в замкнутых кружках тайных обществ, но и в
широком кругу не причастных к заговору лиц. Французский посол Лаферроне,
беседовавший о декабристах с самим имп. Николаем, думал, что в оппозиции
состоит все высшее русское общество. "Главная беда в том, -- писал он, --
что люди самые благоразумные, те, кто с ужасом и отвращением взирали на
совершившиеся события (14 декабря), думают и говорят, что преобразования
необходимы, что нужен свод законов, что следует совершенно видоизменить и
основания, и формы отправления правосудия, оградить крестьян от невыносимого
произвола помещиков, что опасно пребывать в неподвижности и необходимо, хотя
бы издали, но идти за веком и немедленно готовиться к еще более решительным
переменам". Если бы мы и решились признать такой взгляд излишне
пессимистичным и пугливым, мы все-таки должны помнить, что он отражает
настроение самого императора Николая и потому имеет для нас большую
важность. Он показывает, что сам Николай считал реформы (и в том же числе
крестьянскую) назревшим делом, которого желало общество. Но вопрос о
реформах имел не одну оппозиционную генеалогию: император знал, что его брат
и предместник мечтал о реформах и был сознательным противником крепостного
права на крестьян, а отец своей мерой о барщине положил начало новому
направлению правительственных мероприятий в крестьянском вопросе. Поэтому
реформы вообще, и крестьянская в частности, становились в глазах императора
Николая правительственной традицией. Настоятельная их необходимость делалась
для него очевидной потребностью самой власти, а не только уступкой
оппозиционному движению различных кружков. Именно мысль о необходимости
реформ была первым (как мы его называли, политическим) выводом, какой был
сделан императором Николаем из тревожных обстоятельств воцарения.
Второй вывод был специальнее. Не было тайной, что заговор декабристов
явился новым проявлением старой шляхетской привычки мешаться в политику.
Изменились с XVIII в. общественные условия и строй понятий; в зависимости от
этого получила новый вид организация и внутренний характер движения
декабристов. Вместо сплошной дворянской массы XVIII в. гвардейское
солдатство стало в XIX в. разночинным; но офицерство, втянутое в движение,
было по-прежнему сплошь дворянским, и оно думало в своих видах руководить
гвардейской казармой. Вместо прежних династических и случайных целей того
или иного движения декабристы под видом вопроса о престолонаследии
преследовали цели общего переворота. Но от этого не менялся общий смысл
факта: представители сословия, достигшего исключительных сословных льгот,
теперь проявили стремление к достижению политических прав. Если раньше
императоры Павел и Александр высказывались против дворянского преобладания,
созданного в русском обществе законами Екатерины, то теперь, в 1825 г.,
власть должна была чувствовать прямую необходимость эмансипироваться от
этого преобладания. Шляхетство, превратившееся в дворянство, переставало
быть надежной и удобной опорой власти, потому что в значительной части ушло
в оппозицию; надобно, значит, искать иной опоры. Таков второй вывод,
сделанный императором Николаем из обстоятельств воцарения.
Под влиянием этих двух выводов и определились отличительные черты
нового правительства. Подавив оппозицию, желавшую реформ, правительство само
стремилось к реформам и порвало с внутренней реакцией последних лет
императора Александра. Став независимо от заподозренной дворянской среды,
правительство пыталось создать себе опору в бюрократии и желало ограничить
исключительность дворянских привилегий. Таковы исходные пункты внутренней
политики императора Николая, объясняющие нам все ее свойства. Если мы примем
еще во внимание личные особенности самого императора, свежего и бодрого
человека, серьезно смотревшего на свой жребий, но не подготовленного к
власти и не введенного своевременно в дела, то поймем, что новое
правительство, при определенном направлении своем и большой энергии,
вступало во власть без той широты юных замыслов, которая придавала такое
обаяние первым дням власти Александра I. Кроме того, встреченное на первых
же порах попыткой декабристов и ответившее на нее репрессией, новое
правительство получило в общем сознании, как своем, так и чужом, характер
охранительный, несмотря на то что было готово на реформы.
Краткий обзор времени императора Александра II и великих реформ
Личность императора Александра Николаевича. Родившийся в 1818 г. сын
великого князя Николая Павловича Александр с самых первых дней своей жизни
всеми почитался как будущий монарх, ибо он был старшим в своем поколении
великим князем. "Это маленькое существо призвано стать императором" -- так
выразилась о нем его мать, соображая, что ни у императора Александра I, ни у
цесаревича Константина нет сыновей. Поэтому и поэт В. А. Жуковский
приветствовал "милого пришельца в Божий свет" как "прекрасное России
упование" и на "высокой чреде" царства желал ему внутренних добродетелей и
внешней славы. Будущего монарха, естественно, старались приготовить
наилучшим образом к высокому жребию, его ожидавшему. Воспитание императора
Александра II было поставлено прекрасно. С малых лет воспитателем его был
гуманный и умный человек капитан Мердер. Лет девяти Александр начал учиться
под главным руководством своего "наставника" В. А. Жуковского. Жуковский
предварительно составил глубоко обдуманный план учения цесаревича,
утвержденный Николаем. По этому плану целью всего учения было -- сделать
будущего государя человеком просвещенным и всесторонне образованным,
сохранив его от преждевременных увлечений мелочами военного дела. Жуковскому
удалось осуществить свою программу учения;
но уберечь цесаревича от влияния тогдашней военной "муштры" он не мог.
Верный традициям своего отца и старших братьев, император Николай внушал
Мердеру, что Александр "должен быть военный в душе, без чего он будет
потерян в нашем веке". На Александра поэтому легла печать того века с его
наклонностью к плац-параду, дисциплине и военной торжественности. Но вместе
с тем цесаревич много учился и имел хороших учителей. Между прочим, сам
знаменитый М. М. Сперанский вел с ним "беседы о законах", послужившие,
по-видимому, поводом к составлению его "Руководства к познанию законов".
Домашние кабинетные занятия Александра Николаевича дополнялись
образовательными поездками. Из них особенно памятно большое путешествие по
России и Западной Сибири в 1 837 г. Двадцати трех лет цесаревич вступил в
брак с Марией Александровной, принцессой Гессен-Дармштадтской, с которой он
познакомился во время большого заграничного путешествия. С этого времени
началась служебная деятельность Александра Николаевича. Император Николай
систематически знакомил сына с разными отраслями государственного управления
и даже поручал ему общее руководство делами на время своих отъездов из
столицы. В течение десяти лет наследник престола был ближайшим помощником
своего отца и свидетелем всей его правительственной работы.
По всей видимости, Александр Николаевич находился под сильнейшим
влиянием отца. Отличаясь от отца характером, он уступал ему волей. Суровый и
непреклонный ум Николая порабощал мягкую и доступную влияниям натуру его
сына, и Александр, любя отца и восторгаясь им, усвоил его взгляды и готов
был идти ему вослед. Со всей стороны, Николай очень любил Александра, верил
ему и поручал ему серьезные дела. В практической школе отца блекли и
выцветали те заветы романтической гуманности, которые вкладывал в душу
своего воспитанника кроткий Жуковский. Но врожденное добродушие и мягкость
натуры, в свою очередь, не допустили Александра воспитать в себе ту каменную
крепость духа, какой обладал его отец. Вот почему личность Александра II не
отличается определенностью черт и в разные моменты его жизни и деятельности
производит неодинаковое впечатление.
Первые годы царствования императора Александра II были посвящены
ликвидации Восточной войны и тяжелых порядков николаевского времени. В
отношении внешней политики новый государь явил себя последователем "начал
Священного Союза", руководивших политикой императоров Александра I и Николая
I. В этом смысле он высказался на первом приеме дипломатического корпуса и
показал дипломатам, что готов продолжать войну, если не достигнет почетного
мира. Таким образом, Европа была вправе считать Александра прямым
продолжателем политики его отца и поборником отживших свое время принципов
Венского конгресса. В такой же мере, по первым речам Александра, и русские
люди могли судить о желании молодого государя следовать отцу в делах
внутреннего управления. Однако же практика нового правительства показала
существенные отличия его приемов от предшествующего режима. Повеяло
мягкостью и терпимостью, характеристичными для темперамента нового монарха.
Сняты были мелочные стеснения с печати; университеты вздохнули свободнее;
общество стало "бодрее духом"; говорили, что "государь хочет правды,
просвещения, честности и свободного голоса". Это было справедливо, потому
что Александр, наученный горьким опытом правительственного неустройства и
бессилия в тяжелое время Крымской войны, деятельно требовал правды и
"откровенного изложения всех недостатков". Но от него не исходило пока
никаких определенных правительственных программ или обещания реформ. Можно
думать, что на первых порах программы и не было, ибо трудности военного
времени не давали Александру возможности оглядеться и сосредоточиться на
внутренних делах. Только по окончании войны нашел Александр уместным
поместить в манифесте 19 марта 1856 г. о заключении мира знаменательную
фразу касательно России: "Да утверждается и совершенствуется ея внутреннее
благоустройство; правда и милость да царствует в судах ея; да развивается
повсюду и с новой силой стремление к просвещению и всякой полезной
деятельности..." В этих словах заключалось как бы обещание внутреннего
обновления, необходимость которого чувствовалась одинаково как
правительством, так и обществом. Одновременно с этим манифестом, в том же
марте 1856 г., государь, принимая представителей московского дворянства в
Москве, сказал им краткую, но очень важную речь о крепостном праве. Он
объяснил, что не имеет намерения "сейчас" уничтожить крепостное право, но
признал, что "существующий порядок владения душами не может оставаться
неизменным". По выражению государя, "лучше начать уничтожать крепостное
право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнет само собой
уничтожаться снизу". Посему Александр и приглашал дворян "обдумать, как бы
привести все это в исполнение".
После мартовских заявлений уже не могло быть сомнения, что император
готов вступить на путь преобразований. Неясна была только их программа;
неизвестны оставались те начала, на которых предполагалось упразднение
крепостного порядка. Несмотря на такую неопределенность, подъем
общественного настроения был необычен, и коронация государя (август 1856 г.)
обратилась в светлый праздник нашей общественности. "Просвещенная благость"
государя, сменившего недавнюю суровость власти "незабвенными словами:
отменить, простить, возвратить", вызывала восторги. Решимость государя на
реформы -- на "подвиги, более согласные с требованиями века", чем "гром
оружия", -- возбуждала самые светлые надежды. В русском обществе началась
неудержимая работа мысли, направленная на такое или иное разрешение
коренного вопроса того времени -- об отмене крепостного права.
Теперь уже нельзя сомневаться в том, что данный вопрос об отмене
крепостного права к середине XIX в. достаточно назрел в общественном
сознании и владение душами было осуждено как в силу отвлеченно-моральных
мотивов, так и по соображениям практического порядка. Не раз говорилось
выше, что еще со времен императрицы Екатерины II владение душами составляло
тяжелую моральную проблему для чутких людей из русской интеллигенции, и
крестьянское освобождение обратилось для них в нравственный постулат. От
царского дворца, где Екатерина II, Александр I и Николай I не забывали
трудной задачи улучшения участи крестьян, до подцензурной публицистики, где
от Радищева и до Белинского господствовало отрицание крепостного права, --
вся Россия, можно сказать, уразумела нравственную и политическую
необходимость выйти из условий крепостного порядка и уничтожить
злоупотребления крепостным правом, обращавшие это право в открытое рабство.
Самые разномыслящие круги интеллигенции сходились в своем отношении к
крепостному порядку, и Чернышевский с большой выразительностью указывал на
это в печати, говоря, что между самыми различными направлениями русской
общественной мысли "согласие в сущности стремлений так сильно, что спор
возможен только об отвлеченных и потому только туманных вопросах; как только
речь переносится на твердую почву действительности... тут нет разъединения
между образованными русскими людьми: все хотят одного и того же". "Можно и
должно у нас, -- заключал он, -- не разрывать рук, соединенных в дружеское
пожатие согласием относительно вопросов, существенно важных в настоящее
время для нашей родины".
Если теоретическая мысль и моральное чувство объединяли русских людей в
одинаковом положении крестьянской реформы и отмены крепостного строя, то, с
другой стороны, практические, житейские условия указывали на естественное
вырождение старого крепостного порядка. Под влиянием государственного роста,
завоеваний XVIII в. и успехов внешней торговли Россия первой половины XIX в.
"разрывала с натуральным строем прежнего времени, в котором обмен и
обрабатывающая промышленность играли незначительную роль, и быстро
переходила к расширению обмена и к увеличению фабрично-заводского
производства" (слова проф. Довнар-Запольского). В этой экономической
эволюции землевладельческое дворянство приняло свое участие. Оно увеличило
запашки в целях хлебного экспорта и испытывало разные виды фабричного
производства. Вся тяжесть усиленного землепашества и новых форм труда пала
на крепостное крестьянство и истощала его физические силы. Прирост
крепостного населения в северной половине государства стал падать, а с 1835
г. вместо прироста уже наблюдалась убыль, объясняемая не только перемещением
населения на юг, но также и истощением его на непосильной работе. Вместе с
тем становилось явным обеднение и оскудение крепостного крестьянства, и
росло в его среде острое недовольство своим положением. Таким образом, рост
торгово-промышленного оборота в стране ухудшил и обострил крепостные
отношения и возбуждал в помещиках опасения за будущее. В то же время попытки
усовершенствования и усложнения помещичьего хозяйства не содействовали
увеличению материального благополучия самих помещиков. Водворение новых форм
хозяйства далеко не всегда удавалось; помещичьи фабрики обычно не
выдерживали конкуренции с купеческими, более богатыми и технически
совершенными. Подневольный барщинный труд оказывался непригодным для
улучшенных способов производства: один из ученых хозяев того времени
(Вилькинс) справедливо заметил, что барщиной обычно называлось "то, что
медленно, нерадиво, без всякой охоты делается". Поэтому среди крепостных
владельцев к середине XIX в. выросло разочарование в успехе их земельного и
фабричного хозяйства и сознание того, что они попали в кризис. Недовольны
положением дел были даже те помещики, которые в черноземной полосе вели
барщинным трудом примитивное полевое хозяйство. Плотное крепостное население
черноземного района, не уходившее в отхожие промыслы и не имевшее кустарных,
умножилось настолько, что не все могло быть использовано на пашне; некуда
было девать рабочие руки и надо было даром кормить лишние рты. Это
естественно порождало мысль о необходимости коренных хозяйственных перемен и
даже о преимуществах наемного труда. Затрудненность хозяйственной обстановки
помещиков усложнялась их долгами. По разным причинам к середине XIX столетия
более половины помещичьих имений оказались заложенными в правительственной
"сохранной казне"; по некоторым подсчетам, "в среднем, задолженность
помещиков составляла более 69 рублей с души крепостных", что составляло
более 2/3 их средней стоимости. Столь огромная задолженность была вызвана
как тяжестями военного времени начала XIX в., так и хозяйственными неудачами
и неумением жить сообразно со своими доходами. Сознание хозяйственного
кризиса угнетало помещиков; настроение недовольной крепостной массы их
пугало; недостаток денежных средств приводил к мысли о несовершенствах и
устарелости крепостного порядка. Даже и те помещики, которые не были
захвачены высокой освободительной идеей, думали, что близок конец старого
порядка, и не сомневались в том, что нужна его реформа; они только боялись,
что реформа окончательно их разорит.
Ход крестьянской реформы. Так сложилась реальная обстановка в ту
минуту, когда в 1856 г. необходимость реформы была провозглашена с высоты
престола и Александр пригласил дворян "обдумать", как бы привести в
исполнение его намерение покончить с крепостным правом. После слов его
московскому дворянству начались работы по крестьянскому делу в Министерстве
внутренних дел и обращение в обществе и в правящих сферах различных частных
записок о способах ликвидации крепостного строя. В этих записках хорошо
отразилось настроение (в пользу освобождения крестьян с земельными наделами)
передовой части дворянства. И так как со стороны губернских дворянских
обществ формальных заявлений не поступало и дворянство до поры до времени не
рисковало выступать с сословным почином в крестьянском деле, то частным
запискам и личным влияниям суждено было сыграть большую роль в великой
реформе. Из многих записок особое значение имели записки К. Д. Кавелина, Ю.
Ф. Самарина, кн. В. А. Черкасского, а также записка великой княгини Елены
Павловны (вдовы великого князя Михаила Павловича) "Предварительные мысли об
устройстве отношений между помещиками и их крестьянами", составленная с
помощью Н. А. Милютина и К. Д. Кавелина для устройства свободного быта
крестьян в имениях великой княгини. Обладавшая большим умом, благородная и
просвещенная великая княгиня была горячей и сознательной сторонницей
освобождения крестьян с землей. Она поддерживала эту идею, как могла и где
могла, собирала вокруг себя ее сторонников и сумела повлиять на самого
государя в этом именно смысле. С другой стороны, в том же направлении
действовал брат императора, великий князь Константин Николаевич, горячо
желавший реформы и всячески ей содействовавший. Личное влияние на государя
этих близких к нему людей было, конечно, существенно важно [* См. об этих
лицах прекрасные статьи гг. Бахрушина и Любавского в сборнике "Освобождение
крестьян. Деятели реформы" (М., 1911) А. Ф. Кони в 5-м томе издания "Великая
реформа" (М., 1911).]. Оно поддерживало в нем неслабеющий интерес к
крестьянскому делу и внимание к частным проектам, к которым государь вначале
относился с некоторой осторожной сдержанностью и даже с подозрением. Но еще
большее воздействие на настроение государя в пользу освобождения крестьян с
землей оказал близкий к Александру начальник военно-учебных заведений Я. И.
Ростовцев. По официальному поручению Александра приняв участие в работах по
крестьянскому делу, Ростовцев понемногу входил в разумение всех
обстоятельств дела, сделался сторонником крестьянских интересов, уверился в
необходимости освобождения с землей -- ив ряде интимных писем к государю
развил свои взгляды и желания. Письма Ростовцева, встреченные Александром
вполне доверчиво, окончательно укрепили его взгляды на дело и поддержали
решимость довести реформу до определенного результата.
Так, ранее, чем началась официальная работа над крестьянским делом, это
дело стало предметом частных проектов и негласных влияний. Под такими
воздействиями со стороны наладилась, наконец, и официальная работа, сказался
почин и со стороны дворянских обществ. В начале 1857 г. стал действовать
"секретный" комитет, учрежденный для обсуждения мер по устройству быта
крестьян. Комитет предположил совершить освобождение крестьян постепенно,
без крутых и резких переворотов. Но это не соответствовало намерениям
Александра Николаевича, который желал скорого и определенного решения
крестьянского вопроса. Поэтому, когда в комитет поступило заявление дворян
литовских губерний (Виленской, Ковенской и Гродненской) о желании их
освободить своих крестьян без земли, то государь приказал ускорить
обсуждение этого дела. Мнения по данному делу в комитете разделились: часть
членов комитета (во главе с великим князем Константином Николаевичем)
высказалась за то, чтобы разрешить освобождение с землей, а не без земли, и
притом сделать это гласно -- так, чтобы все узнали о намерении правительства
немедля приступить к преобразованию крестьянского быта. Александр одобрил
это мнение, и рескрипт его, данный (в ноябре 1857) виленскому
генерал-губернатору Назимову, возвестил всему государству о том, что реформа
началась. Литовским дворянам было указано образовать по губерниям дворянские
губернские комитеты для обсуждения условий освобождения крестьян и
составления проекта "положений" об устройстве крестьянского быта.
Правительство ожидало, что, узнав об учреждении губернских комитетов в
литовских губерниях, дворянские общества прочих губерний сами поймут
необходимость приступить к обсуждению условий крестьянской реформы и станут
ходатайствовать об устройстве у себя таких же губернских комитетов по
крестьянскому делу. Действительно, из разных губерний стали поступать адресы
дворянства с выражением готовности приняться за улучшение быта крестьян, и
государь разрешил открытие в губерниях губернских комитетов, составленных из
местных дворян. Для руководства занятиями этих комитетов была дана общая для
всех их программа. Для объединения же всех мер по крестьянскому делу
"секретный" комитет был преобразован в главный комитет под председательством
самого Александра (1858).
Так началось официальное обсуждение крестьянской реформы. Когда
губернские комитеты изготовили свои проекты положений об улучшении быта
крестьян, они должны были представить их на рассмотрение главного комитета и
прислать в Петербург своих депутатов для совместного обсуждения дела в
главном комитете. Так как проекты губернских комитетов во многом различались
между собой, то для их рассмотрения и согласования была образована при
главном комитете особая редакционная комиссия под председательством Я. И.
Ростовцева (1859). Комиссия эта по ходу дела была разделена на четыре
отделения или четыре редакционные комиссии. В состав их вошли как чиновники
разных министерств, так и дворяне по приглашению Ростовцева. Кроме того,
дворянские депутаты из губернии дважды вызывались в Петербург для занятий в
редакционных комиссиях. С их участием комиссии обсудили все основания
крестьянской реформы и составили проект положения об освобождении крестьян.
Проект этот был очень благожелателен для крестьян благодаря стараниям
прогрессивных членов комиссий, Н. А. Милютина, князя Черкасского, Ю. Ф.
Самарина и других. В самый разгар работ комиссий их председатель Я. И.
Ростовцев скончался и на его место был назначен граф Панин. Ростовцев был
горячим сторонником освобождения крестьян;
Панина же считали "крепостником". Тем не менее работы редакционных
комиссий продолжались и при Панине в том же духе, как при Ростовцеве. В
конце 1860 г. комиссии окончили свое дело и были закрыты. Составленные ими
законопроекты были переданы в главный комитет.
Главный комитет под председательством великого князя Константина
Николаевича рассмотрел выработанный комиссиями проект положения об
освобождении крестьян и придал ему окончательную форму. После этого в начале
1861 г. проект был внесен в Государственный совет и по желанию государя
немедленно рассмотрен. Александр лично открыл занятия Государственного
совета по крестьянскому делу и в замечательной по твердости и силе речи
указал Совету, что уничтожение крепостного права "есть его прямая воля". В
исполнение этой воли Совет рассмотрел и одобрил проект закона об
освобождении крестьян. В годовщину своего вступления на престол, 19 февраля
1861 г., император Александр подписал знаменитый манифест об отмене
крепостного права и утвердил "Положения о крестьянах, вышедших из крепостной
зависимости". Великое дело было совершено: 5 марта "воля" была обнародована
и принята народом спокойно, без всяких общественных потрясений.
По новому закону, крепостное право помещиков на крестьян было отменено
навсегда, и крестьяне признаны свободными безо всякого выкупа в пользу
помещиков. Государственная власть не видела в этом никакого нарушения прав
помещиков. В своей речи Государственному совету император Александр указывал
на то, что крепостное право в России имело государственный характер: "Право
это установлено самодержавною властью, и только самодержавная власть может
уничтожить его". В то же время земля, на которой жили и работали крестьяне,
была признана собственностью помещиков. Крестьяне освобождались с тем, что
помещики предоставят им в пользование их усадебную оседлость и некоторое
количество полевой земли и других угодий (полевой надел). Но крестьяне за
усадьбу и полевые наделы должны были отбывать в пользу помещиков повинности
деньгами или работой. По закону крестьяне получили право выкупить у
помещиков свои усадьбы и, сверх того, могли по соглашению со своими
помещиками приобрести у них в собственность полевые наделы. Пока крестьяне
пользовались наделами, не выкупив их, они находились в зависимости от
помещиков и назывались временнообязанными крестьянами. Когда же выкуп был
произведен, то крестьяне получали полную самостоятельность и становились
крестьянами-собственниками. Вышедшие из крепостной зависимости крестьяне
соединялись по месту жительства в "сельские общества", из которых для
ближайшего управления и суда составлялись "волости". В селах и волостях
крестьянам дано было самоуправление по тому образцу, какой был установлен
для крестьян государственных при графе Киселеве. В сельских обществах было
введено общинное пользование полевой землей, при котором крестьянский "мир"
переделял землю между крестьянами и все повинности с своей земли отбывал за
круговой порукой.
Один из самых трудных и сложных вопросов в деле крестьянской реформы
было определение размеров крестьянского полевого надела. Земледелие не везде
было главным занятием крестьян. Только в южном черноземном районе крестьяне
усиленно пахали и на себя, и на помещиков, отбывая на барском поле тяжелую
"барщину". В центральных же областях, где земледелие не было прибыльно,
крестьяне чаще "ходили на оброке", т.е. занимались промыслами на стороне и
вместо барщинного труда платили ежегодно помещикам условленную сумму --
оброк. На юге помещику было выгодно отпустить крестьян на волю без земли, а
землю удержать за собой, потому что именно земля там и представляла главную
ценность. На севере же помещикам была невыгодна потеря именно крестьянского
оброка, а не земли. Поэтому одни помещики старались по возможности уменьшить
крестьянские земельные наделы, а другие были к этому равнодушны. С другой
стороны, в южных губерниях пахотной земли было много, и потому крестьяне
пользовались землей без стеснений; в центре же государства при большом росте
населения сильно чувствовалось малоземелье. Под влиянием столь разнообразных
местных условий и приходилось определять размеры крестьянского полевого
надела особо для каждой "полосы" государства (нечерноземной, черноземной и
степной) и для отдельных губерний и даже уездов. Размеры надела определялись
от 1 до 12 десятин на "душу" (т.е. налицо, записанное в крестьянах за
помещиком по ревизии). Дворовые же люди, находившиеся в личном услужении
помещикам и не пахавшие земли, освобождались без земельного надела и по
прошествии двух лет временнообязанного состояния под властью помещиков могли
приписаться к какому-либо сельскому или городскому обществу.
Указанный в законе выкуп усадеб и полевых наделов для крестьян был бы
невозможен, если бы правительство не пришло на помощь крестьянству
устройством особой "выкупной операции". В "Положениях" 19 февраля было
определено, что помещики могут получать от правительства немедленно
"выкупную ссуду", как только устроены будут их земельные отношения с
крестьянами и будет точно установлен крестьянский земельный надел. Ссуда
выдавалась помещику доходными процентными бумагами и засчитывалась за
крестьянами как казенный долг. Крестьяне должны были погасить этот долг в
рассрочку, в течение 49 лет, "выкупными платежами".
Порядок осуществления крестьянской реформы требовал соглашения между
помещиками и их крестьянами как о размерах надела, так и о всяких
обязательных отношениях крестьян к их бывшим господам. Это соглашение
надлежало изложить в "уставной грамоте" в течение одного года со дня
освобождения. Конечно, нельзя было надеяться на то, что помещики и крестьяне
сами сумеют достигнуть мирного и справедливого конца своих данных отношений,
не всегда согласных и гладких. Для разбора могущих возникнуть недоразумений,
споров и жалоб была учреждена должность мировых посредников, избираемых из
местных дворян. Мировые посредники должны были следить за правильностью и
справедливостью сделок помещиков с их крепостными, выходящими на волю. Они
утверждали уставные грамоты. Они наблюдали за ходом крестьянского
самоуправления в сельских обществах и волостях. Важнейшие и сомнительные
дела посредники докладывали уездному мировому съезду, состоявшему из мировых
посредников всего уезда. Общее же руководство делом крестьянской реформы по
губерниям было возложено на губернские по крестьянским делам присутствия.
Эти присутствия действовали под председательством губернатора и состояли из
важнейших чинов губернии и представителей местного дворянства.
Так было совершено великое дело отмены крепостного права. Освобождение
крестьян существенно изменило все основы русского государственного и
общественного быта. Оно создало в центральных и южных областях России новый
многолюдный (21--22 млн.) общественный класс. Прежде для управления им
довольствовались помещичьей вотчинной властью. Теперь же управлять им должно
было государство. Старые екатерининские учреждения, установившие в уездах
дворянское самоуправление, совсем уже не годились для нового разносословного
уездного населения. Надобно было создать заново местную администрацию и суд.
Крестьянская реформа, таким образом, неизбежно вела к другим
преобразованиям.
Прочие реформы. Уже в 1864 г. дано было новое "Положение о губернских и
уездных земских учреждениях". Прежние законы знало только сословное
самоуправление;
теперь созданы были учреждения всесословные. К заведованию
хозяйственными делами каждой губернии и каждого уезда привлекались выборные
лица от населения. Именно все землевладельцы, торговцы и промышленники,
обладающие недвижимыми имуществами определенной ценности, а также сельские
общества получили право избирать из своей среды на три года представителей
("гласных") в уездные земские собрания. Эти собрания под председательством
уездного предводителя дворянства собираются ежегодно на короткий срок для
руководства хозяйственными делами уезда. Уездное земское собрание избирает
из своей среды уездную земскую управу, состоящую из председателя и двух
членов. Управа есть учреждение постоянное;
на основании закона и полномочий земского собрания она ведает все
земские дела своего уезда. Каждый год в губернском городе происходит съезд
депутатов от уездных земских собраний всей губернии. Под председательством
губернского предводителя дворянства эти депутаты составляют губернское
земское собрание. Оно имеет своим предметом общее руководство хозяйственными
делами целой губернии. Для постоянного ведения этих дел оно избирает из
своей среды губернскую земскую управу, состоящую из председателя и
нескольких членов. Деятельность земских учреждений ("земств") подчинена
надзору губернаторов и Министерства внутренних дел. В случаях недоразумений
земствам предоставлено обращаться с жалобами в Сенат.
Ведению земств подлежат дела по народному образованию, попечение о
народном здравии, продовольственное дело, дорожное дело, страховое дело,
ветеринарное дело. Школы, благотворительность, медицинская помощь,
устройство дорог и мостов, взаимное страхование от огня и прочие земские
дела требуют больших средств. Поэтому земствам предоставлено право облагать
население уездов сборами и повинностями на земские нужды, образовывать
земские капиталы, приобретать имущества. При своем полном развитии земская
деятельность должна была достичь большой сложности и охватить собой все
стороны местной жизни. Таким образом, новые формы местного самоуправления не
только сделали его всесословными, но и расширили круг его полномочий. Ранее,
до реформ, всем уездом управляла дворянская корпорация, представлявшая собой
весь состав полноправного уездного населения. Право самоуправления имело
тогда в виду односословные, дворянские интересы. В новых земствах за
дворянами было сохранено преобладание; но к участию в ведении земского
хозяйства были привлечены и все прочие жители уезда, обладающие
имущественным цензом, а также и крестьянские общества. Место сословных
интересов заступили общеземские нужды и интересы. Самоуправление получило
столь широкий характер, что многими было понято как переход к
представительному образу правления. Поэтому со стороны правительства, вскоре
же по введении земских учреждений, стало заметно намерение удерживать
деятельность земств в круге исключительно местных дел и не дозволять общения
между собой земских корпораций различных губерний.
Немногим позднее земского самоуправления созданы были. новые формы
городского самоуправления. "Городское положение 1870 года" оставило в силе
старое разделение горожан на купцов с их гильдиями, ремесленников с их
цехами и т. д. Независимо от этих корпораций по новому закону все горожане,
платящие городские повинности с их земли, торга и промысла, получили право
сообща избирать гласных в городскую думу, которая должна была ведать
городское хозяйство так же, как земства ведали земское хозяйство. Гласные
избирают из своей среды городского голову и членов городской управы. Дума
собирается по мере надобности; управа же действует как постоянный
исполнительный орган думы. Срок выборных полномочий в городах --
четырехлетний. За деятельностью городских дум и управ наблюдает губернское
по городским делам присутствие под председательством губернатора.
Не только новый порядок управления, но вместе с тем и общая перемена в
общественном строе повлияла благотворно на развитие городской жизни в России
во второй половине XIX в. До крестьянской реформы в большинстве губерний
продолжалось господство патриархальных форм крепостного помещичьего
хозяйства, сохранившего в себе до последнего времени черты хозяйства
натурального. Города имели мало покупателей и потребителей из уездов, были
скудны капиталами; население их не отличалось предприимчивостью, было бедно
и невежественно. С освобождением крестьян оживилась уездная жизнь; возникло
земство с его хозяйственными предприятиями; началась усиленная постройка
железных дорог; было основано много торгово-промышленных предприятий и
банков. хозяйственной жизни государства отозвался на городах самым
решительным образом; города ожили и, пользуясь новым самоуправлением,
приняли совсем иной вид. Из административных центров они стали превращаться
в центры народнохозяйственной деятельности.
Одновременно с земской реформой была подготовлена и судебная. В 1864 г.
были изданы новые "Судебные уставы", изменившие старые формы нашего
судоустройства и судопроизводства.
Вместо сословных екатерининских судов был учрежден суд бессословный,
"равный для всех подданных". Мелкие дела были отнесены к ведомству мирового
суда. Мировые судьи, избираемые уездными земскими собраниями и городскими
думами, должны были судить в уездах и городах мелкие преступления и
разбирать тяжбы, склоняя по возможности стороны к примирению и полюбовному
решению дел. Недовольные приговором мирового судьи могли жаловаться на него
в местный съезд мировых судей. Мировым судьям было подведомственно все
население "мировых участков", кроме крестьян, которым были дарованы особые
волостные суды для решения дел, возникающих в крестьянской среде. Для суда
по делам более важным в губернских городах были открыты окружные суды с
отделениями уголовными и гражданскими. Дела гражданские разбирались судьями
(председателем и членами суда) без присяжных заседателей. По делам же
уголовным (более важным) в состав суда обыкновенно входили присяжные
заседатели, привлекаемые по жребию из местного населения. Присяжные
заседатели решали по совести вопрос о виновности или невиновности
подсудимого; судьи же на основании вердикта присяжных или освобождали его от
суда, или же приговаривали к соответственному наказанию. На приговоры
окружных судов можно было приносить жалобы в судебные палаты или же в Сенат.
Для окончательного решения дел по жалобам на низшие инстанции были назначены
кассационные департаменты Сената, которому принадлежал общий надзор за
отправлением правосудия в государстве. Таким образом, новые суды были
обособлены от администрации. Судьям была дана несменяемость и независимость.
В суды был введен общественный элемент в лице присяжных заседателей и
выборных мировых судей. Приняты меры к ускорению делопроизводства
определением точных сроков для различных судебных действий. Император
Александр с полным основанием мог сказать, что дает своему государству "суд
скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных".
В новых судах были изменены все основания судопроизводства.
Дореформенный суд заслужил дурную славу тем, что нисколько не обеспечивал
правосудия. Старые суды находились под сильным влиянием администрации и были
доступны подкупам. Следствие велось полицией неумело, мешкотно;
подозреваемого в преступлении стращали и истязали, чтобы добиться признания.
Самый суд происходил в отсутствие обвиняемого, на основании бумажных
сведений о деле. Защиты не существовало. Приговор постановлялся не по живому
убеждению судей, а по формальным соображениям. Жаловаться на приговор было
трудно. Судебные уставы 1864 г. ввели новые порядки. Следствие о всяком деле
поручается особому судебному следователю. Добытый им на "предварительном
следствии" обвинительный материал поступает в суд. Суд в своем заседании, в
присутствии обвиняемого и присяжных заседателей, производит новое "судебное
следствие" по делу. У обвиняемого при этом должен быть защитник из опытных
адвокатов-юристов. На суде может присутствовать публика. Таким образом, суд
производится устно и гласно. Обвинитель-прокурор и адвокат-защитник
принимают все меры к выяснению дела. Между ними происходит как бы
состязание, высшая цель которого -- обнаружение истины в деле. На основании
судебного следствия присяжные выносят свой вердикт (после тайного
совещания), а суд постановляет приговор. В гражданских делах тяжущиеся
стороны (истец и ответчик или же их поверенные -- адвокаты) представляют
суду доказательства своей правоты и основания своих исков. Суд, оценив
объяснения сторон, постановляет свое решение в пользу той, которую признает
правой, таким образом и здесь, как в делах уголовных, судоговорение имеет
характер состязательный, дающий возможность участникам дела выяснить все его
подробности.
Судебные уставы 1864 г. пользуются прекрасной славой как по высоким
гуманным началам, положенным в их основу, так и по достоинству своего
исполнения. Они дали государству хорошие суды, заслужившие любовь и доверие
населения, и положили начало воспитанию нашего общества в чувствах
законности. Одновременно с введением новых судебных установлений была
значительно смягчена и система наказаний, существовавшая в России; именно
были отменены разные виды телесных наказаний (розги, плети, шпицрутены или
палки, наложение клейм на преступников и т. п.).
В связи с общим обновлением русской общественной жизни стояла реформа
воинской повинности. В 1874 г. дан был Устав о всеобщей воинской повинности,
совершенно изменявший порядок пополнения войск. При Петре Великом все
сословия привлекались к военной службе: дворянство поголовно, податные
сословия -- поставкой рекрут. Когда законами XVIII в. дворянство постепенно
было освобождено от обязательной службы, рекрутчина оказалась уделом низших
классов общества, и притом беднейших, так как богатые могли откупаться от
солдатства, нанимая за себя рекрута. В такой форме рекрутская повинность
стала тяжелым и ненавистным бременем для населения. Она разоряла бедные
семьи, лишая их кормильцев, которые, можно сказать, навсегда уходили от
своих хозяйств. Срок службы (25 лет) был таков, что человек, попав в
солдаты, на всю жизнь отрывался от своей среды. По новому закону к отбыванию
воинской повинности призываются ежегодно все молодые люди, достигшие в
данном году 21 года. Правительство определяет каждый год потребное для войск
общее число новобранцев и по жребию берет из всех призывных только это
число; остальные зачисляются в ополчение. Взятые в службу числятся в ней 15
лет; 6 лет в строю и 9 в запасе. Новая система комплектования войск, по
самой идее своей, должна была привести к глубоким переменам в военных
порядках. Вместо суровой солдатской муштровки, основанной на взысканиях и
наказаниях, вводилось разумное и гуманное воспитание солдата, несущего на
себе не простую сословную повинность, как было раньше, а священный
гражданский долг защиты отечества. Кроме военной выучки солдат учили грамоте
и старались развить в них сознательное отношение к своему долгу и понимание
своего солдатского дела. Долговременное управление военным министерством
графа Д. А. Милютина было ознаменовано рядом просветительных мероприятий,
имевших целью насадить военное образование в России, поднять дух армии,
улучшить военное хозяйство.
Всеобщая воинская повинность отвечала двум потребностям времени.
Во-первых, невозможно было оставить старый порядок пополнения войска при тех
общественных реформах, которые вели к уравнению всех классов общества пред
законом и государством; во-вторых, надобно было поставить русское военное
устройство в уровень с западноевропейским. В государствах Запада, по примеру
Пруссии, действовала всеобщая воинская повинность, превращавшая население в
"вооруженный народ" и сообщавшая военному делу значение общенародного. Армии
старого типа не могли равняться с новыми ни по силе национального
воодушевления, ни по степени умственного развития и технической подготовки.
России нельзя было отставать от соседей в этом отношении.
Государственное хозяйство. Военные расходы, вызванные Восточной войной,
и предпринятая правительством выкупная операция заставляли правительство
выходить из рамок обыкновенного бюджета. Государственных доходов не хватало
на покрытие расходов; требовались займы для погашения ежегодных дефицитов.
Правительство было вынуждено обращаться к кредиту: оно занимало деньги за
границей, прибегало к внутренним (выигрышным) займам и делало новые выпуски
кредитных билетов все в большем и большем количестве. Последствия таких мер
выражались в том, что платежи процентов по займам очень отягощали бюджет, а
кредитные билеты стали падать в цене, как в былое время падали ассигнации.
Перед правительством становилась задача -- упорядочить государственное
хозяйство, чтобы восстановить равновесие в бюджете и поднять курс бумажных
денег. Были предприняты некоторые финансовые реформы (1863). Установлен
определенный и точный порядок составления ежегодных смет прихода и расхода
по всем ведомствам. Общая государственная роспись доходов и расходов
ежегодно публиковалась во всеобщее сведение. Введено было "единство кассы",
при котором движение всех денежных сумм в казначействах империи подчинялось
общему распоряжению Министерства финансов, тогда как прежде каждое
министерство имело свои особые кассы и само собирало свои доходы и
производило расходы. За правильностью исполнения смет должен был следить
заново преобразованный государственный контроль. Таким образом достигнута
была большая правильность финансового управления и установлен больший
порядок в ведении государственного хозяйства. Но равновесие бюджета
достигнуто не было.
Для увеличения государственных доходов был принят ряд мер, из которых
наиболее замечательна отмена винных откупов, существовавших у нас со времени
Екатерины II. Старый порядок состоял в том, что частные лица покупали у
правительства ("откупали") право продажи вина в известном округе за
определенную сумму. По новому порядку, установленному при Александре II,
вино могло продавать всякое частное лицо, но все вино, поступавшее в
продажу, облагалось "акцизом" (особым налогом в. пользу казны). Таким же
акцизом были обложены табак и соль (также сахар). Были увеличены некоторые
таможенные пошлины. Главным же средством поднять экономическую жизнь страны
и государственное хозяйство считалась постройка сети железных дорог. Не имея
возможности строить дороги казенными средствами, правительство привлекало к
этому делу на очень льготных условиях частных лиц и иностранные капиталы.
Несмотря на то что к железнодорожному строительству устремилось много
недобросовестных дельцов, эксплуатировавших казну и дороги для своей наживы,
сеть железных дорог (в 20 тыс. верст) была сооружена в скором времени и
оказала громадное влияние на развитие русской промышленности и торговли. В
связи с постройкой дорог наш иностранный отпуск вырос в десять раз; почти
так же увеличился и ввоз товаров в Россию. Число торговых и промышленных
предприятий, фабрик и заводов заметно умножилось. Явились кредитные
учреждения -- банки, во главе которых стал Государственный банк (1860).
Россия начала терять характер патриархального землевладельческого
государства. Освобожденный от крепостной зависимости и других стеснений
народный труд находил себе применение в разных отраслях промышленности,
созданных новыми условиями общественной жизни.
Образование. В начале своего царствования император Александр II
отменил те стеснительные меры, которые были приняты в отношении учебных
заведений в последние годы императора Николая I. Преподавание в
университетах получило больше свободы; комплекты студентов были уничтожены;
мало того, был открыт доступ в университеты вольнослушателям. В
университетских аудиториях появилась посторонняя публика, мужская и женская.
В университетскую жизнь было внесено такое же оживление, какое царило тогда
во всем обществе. Новизна и сложность возникшего положения скоро привели
студенчество к волнениям и беспорядкам (1861). В связи с ними последовали
некоторые ограничения университетской свободы. В 1863 г. дан был общий устав
университетов, по которому профессорская корпорация получила самоуправление.
Совет профессоров в каждом университете избирал всех университетских
должностных лиц и заведовал хозяйством университета; попечителю учебного
округа принадлежало только наблюдение за законностью действий совета. Но
учащиеся в университете студенты рассматривались как отдельные посетители,
не имеющие права на корпоративное устройство; посторонние же лица и вовсе не
допускались к посещению лекций. Такое положение учащихся давало им частые
поводы к неудовольствию и "студенческим беспорядкам", составлявшим одно из
частых и печальных явлений той эпохи.
Под влиянием общественного брожения и студенческих беспорядков задумана
была министром народного просвещения графом Д. А. Толстым реформа средней
школы. В начале царствования императора Александра II (при министре А. В.
Головине) доступ в гимназии был открыт для детей "всех состояний без
различия звания и вероисповедания". Самые гимназии были двоякого типа:
классические (с древними языками) и реальные (без древних языков, с
преобладанием естествознания). Граф Толстой (поддерживаемый М. Н. Катковым)
находил, что реальное образование есть "одна из важных причин так сильно
охватившего наше учащееся юношество материализма, нигилизма и самого
пагубного самомнения". Единственным средством борьбы с этим злом министр
считал установление строго классической системы образования в гимназиях. В
1871 г. он составил новый устав гимназий, одобренный государем. Классическая
гимназия сделана была единственным типом общеобразовательной и всесословной
средней школы, питомцы которой одни имели право поступления в университеты.
Реальные гимназии были заменены "реальными училищами"; цель их была в том,
чтобы доставлять учащемуся юношеству всех состояний общее образование,
приспособленное к практическим потребностям и к приобретению технических
познаний. Реформой гр. Толстого было создано полное преобладание
классической школы в государстве. К сожалению, школьному классицизму придан
был внешний формальный характер: дело ограничивалось грамматическим
изучением древних языков при очень большом числе учебных часов на этот
предмет. За отсутствием достаточного числа русских преподавателей латыни и
греческого языка пришлось выписывать специалистов из-за границы
(преимущественно чехов); их преподавание не могло нравиться по незнанию ими
русского языка и русской школы. Реформа графа Толстого вообще не вошла в
нравы нашего общества и возбудила против себя прямую ненависть, хотя в
основе своей имела правильную мысль о высоком воспитательном значении
классицизма.
Одновременно с реформой мужской средней школы шли мероприятия в области
женского образования. До времени императора Александра II для девиц
существовали только институты и частные пансионы; в них получали образование
почти исключительно дворянки. С конца 50-х годов начинают возникать женские
гимназии для приходящих учениц всех сословий. Сначала эти гимназии
основывались в ведомстве учреждений императрицы Марии (по почину Н. А.
Вышнеградского), а затем и в ведомстве Министерства народного просвещения.
Параллельно с ними в духовном ведомстве, для дочерей лиц духовного звания,
стали открываться женские епархиальные училища с соответствующим курсом.
Таким образом, в царствование императора Александра дело женского
образования было поставлено широко. Естественно рождалась мысль о
возможности и высшего образования для женщин. Первую попытку в этом
направлении сделал начальник петербургских женских гимназий Н. А.
Вышнеградский; по его мысли, при женских гимназиях были основаны
"педагогические женские курсы" для приготовления преподавательниц (1863).
Затем кружком передовых женщин, при содействии профессора К. Н.
Бестужева-Рюмина (1878), были открыты "Высшие женские курсы"
("Бестужевские") в Петербурге. Наконец, в Петербурге же существовали
некоторое время (с 1872 г.) медицинские женские курсы для женщин-врачей. По
примеру Петербурга и в других университетских городах стали возникать по
частному почину высшие женские курсы. Таким образом вопрос о высшем
образовании женщин получил успешное разрешение, несмотря на то что
правительство с большой осторожностью относилось к делу разрешения женских
курсов.
В отношении низшего, начального или народного образования в
царствование императора Александра II достигнуты были большие результаты.
Создан был, кроме старого типа начальных народных училищ --
церковноприходских школ, новый тип светской начальной школы, перешедшей на
попечение земств. К концу царствования Александра II народные школы
считались уже десятками тысяч и составляли одну из самых важных забот
земства. Для приготовления учителей в начальные школы как Министерство
народного просвещения, так и земства устраивали "учительские семинарии".
Несмотря, однако, на ряд усилий поднять народную грамотность, в эпоху реформ
она стояла еще на низком уровне.
Первые последствия реформ. Таков был круг великих преобразований
императора Александра II. Основная реформа его царствования -- освобождение
крестьян -- внесла коренную перемену в русский общественный порядок и
необходимо повлекла за собой остальные реформы. С падением крепостного права
пали прежние формы преобладания дворянства в русской жизни, созданные
законами императрицы Екатерины II. В дореформенной России дворянское
сословие было господствующим как в местной жизни, так и в правительственном
управлении. В уездах землевладельческое дворянство правило всеми делами
безраздельно;
все правительственные должности замещались в губерниях и в столице
чиновниками из дворян; другие классы населения в государственной жизни не
пользовались никаким значением. С отменой же крепостного права в уездах
рядом с дворянскими обществами создались крестьянские сельские общества;
появились землевладельцы и из горожан. Оживилась деятельность
торгово-промышленная; города расцвели с освобождением крестьян, потому что
падение крепостных хозяйств и освобождение крестьянского труда создало для
городских рынков новых потребителей, открыло новые сферы для
предприимчивости, привлекло рабочие руки. Между городами и уездами создались
новые связи, уничтожавшие прежнюю сословную разобщенность. Жизнь получала
характер бессословный и демократический.
За таким направлением жизни следовало законодательство, создавая
всесословные суды, всесословное земство, всесословную школу, всеобщую
воинскую повинность. На дворянство, как на образованную среду, правительство
возлагало руководство новым земским самоуправлением;
из дворян по-прежнему назначались высшие чиновники. Но это уже не был
старый порядок, при котором дворянству по праву принадлежало исключительное
господство в государстве. Дворянство было теперь только первым из прочих
граждански равноправных общественных классов. Утратив свое исключительно
льготное положение вследствие реформы, дворянство пережило вместе с тем
тяжелый материальный кризис. Оно в большинстве не смогло перейти от старых
форм хозяйства при даровом крепостном труде на новые формы с трудом наемным
и потому разорилось и потеряло массу своих земель, перешедших в крестьянские
и купеческие руки.
Таким образом, упадок дворянства и демократизация общества были первым
последствием реформ 60-х годов XIX столетия.


История России